Задрожали кроны деревьев, словно дыхнул кто-то большой и незримый. Человек увидел, что на качелях сидит мальчик. Ребёнок начал раскачиваться, заскрипели канаты.
— Стой, — крикнул человек.
Мальчик повернул к нему лицо — и засмеялся тем чистым смехом, каким могут смеяться только дети.
— Я на это не куплюсь, — снова крикнул человек.
Мальчик продолжал смеяться, а человек знал, что ничего не кончится, пока он не поговорит с ним.
— И что ты мне расскажешь?
Ребёнок спрыгнул с качелей. Видно было, что жажда жизни переполняет его. Ему, как и всем детям носиться бы по просторам, играть, шалить, но он был всего лишь миражом, хитрой уловкой разума. Поэтому он стоял неподвижно, наперекор своему естеству.
— Хочу поиграть, — сказал мальчик.
— Не время для игр.
— Мы много играли когда-то.
— Когда-то, — повторил человек и закрыл глаза. Ветер обдувал лицо и навевал воспоминания. Воспоминания, которые никому больше не нужны.
Мальчик вздрагивал. Человек ласково провёл ладонью по волосам ребёнка, печально вымолвил:
— Тише.
— Побежали к реке.
— Я не могу. Мне надо быть здесь.
— Мы быстро.
Человек касался волос мальчика, а другой рукой держался за шершавый канат. Не было в тот момент для него ничего более настоящего, более искреннего, чем канат, за который когда-то так же держались чьи-то детские пальчики и волос ребёнка, прикосновения к которым напоминали ему чувство, когда он, сам будучи маленьким, притрагивался к волосам матери. Он с необъятной остротой ощущал самого себя и своё присутствие в мире.
— Побежали! — слёзно пискнул мальчик. Пот выступил у него на лбу.
Драгоценный момент был упущен, вернулся обман.
— Я не могу, — ответил человек.
Память подсветила ещё одно полузабытое воспоминание, и человек сказал:
— Помнишь, у нас была детская книжка с картинками, а в ней главка, которая называлась «Для чего нужна собака?»
Ребёнок ответил:
— Чтобы быть домашним животным. Чтобы гулять с ней, чтобы с ней играть.
— Как было бы хорошо, если бы ты был прав. Но ты не прав.
Человек, подавив рыдания, подтолкнул мальчика:
— Беги, я догоню.
— Обещаешь?
— Конечно.
Ребёнок пустился рысью с холма туда, где текла река. Когда силуэт его исчез из виду, человек посмотрел в небо. Как бы хотелось ему найти утешение в этой бездонной синеве. Но вместо утешения — вызов и безумная духовная борьба.
Покорители космоса? Как глупо сейчас звучит эта фраза. Покорители… Почему нужно было всё вокруг покорять? Почему обязательно нужно было навязывать себя миру? Вместо того чтобы просто слетать в космос, видеть космос, внимать ему.
Даже собака была для чего-то нужна…
Остался час. Всего один час…
Он вернулся в дом. Там его пять поджидали. Нагая девушка стояла напротив камина и со слезами смотрела, как в огне догорают книги.
— Оставьте меня одного, — усталая, без права на надежду просьба человека. — Вы мучаете меня.
Девушка повернулась к нему, на её обнажённое тело ложились отсветы пламени.
— Я пришла помочь.
— Вы взвалили на меня непосильное бремя оправдываться — за всех вас. Это невозможно вынести, это беспощадная ответственность.
— Злиться — грех.
— Не юродствуй. Закутайся.
Он сгрёб с кровати одеяло и швырнул девушке. Она не дрогнула. Одеяло осталось лежать у неё в ногах, она переступила через груду босыми ногами, тихой поступью приблизилась к человеку.
— Не предавайся греху.
Благодаря какому-то волшебству на ладони у неё оказался маленький крестик. Умоляюще девушка произнесла:
— Возьми. Спасись.
Что-то очень нехорошее, чёрное готово было вырваться из человека.
— Не будет никакого Страшного суда.
— А ты всё равно возьми.
Он посмотрел прямиком в её глаза — ледяные, за взглядом которых не скрывалось ничего. Пустота. И как же он устал растолковывать пустоте про унылый, безнадёжный тупик.
— А ты всё равно возьми, — говорила девушка. — Важно лишь как сильно ты будешь желать спастись.
— Разве чего-то вообще можно желать в такие минуты?
— А любовь?
— Моя любовь со мной. Прости, но тебе в ней нет места.
Теперь он должен был сказать то, что говорил каждому наваждению, каждому мороку, проникавшему в его воспалённое сознание. И в момент, когда он готов был высказаться, память вновь подсветила загубленное, заброшенное воспоминание — поцелуй и жар женских губ. Человек чуть не сломался. Он призвал на помощь всю силу воли и сказал: