— Вы отлично изложили ваши доводы, — ответил я, — и, если Адриан согласится, сказать тут больше нечего. Я ставлю лишь одно условие: ничего не делать без его согласия.
— Вы, пожалуй, правы, — сказал Раймонд, — хотя вначале я думал повести дело иначе. Да будет так! Я сейчас поспешу к Адриану, и, если он согласится, не разрушайте того, чего я достиг, не убеждайте его вернуться в Виндзорский лес, к белкам. Надеюсь, что и вы, Айдрис, не предадите меня.
— Будьте покойны, — ответила она. — Я стану соблюдать строгий нейтралитет.
— Что касается меня, — заметил я, — то я слишком убежден в достоинствах нашего друга и в богатых плодах, какие принесет Англии его правление, чтобы лишать моих соотечественников таких благ; только бы сам он на это согласился.
Вечером Адриан навестил нас.
— И вы в заговоре против меня? — сказал он, смеясь. — И вы, заодно с Раймондом, хотите сбросить бедного мечтателя с облаков и окружить его потешными огнями земного величия вместо сияния небес? Я думал, что вы меня лучше знаете.
— Да, — сказал я. — Я знаю тебя лучше и не жду, что на этом посту ты будешь чувствовать себя счастливым. Но тебя примирит с ним добро, которое ты сможешь принести людям. Тебе, пожалуй, пора претворить в жизнь свои теории. Ты сможешь провести реформы, которые и приведут к тому идеальному образу правления, каковой ты любишь описывать.
— Ты говоришь о мечте, почти позабытой мною, — сказал Адриан, и лицо его слегка затуманилось. — Мои мальчишеские видения давно рассеялись при свете реальной жизни. Теперь я знаю, что не создан править народами. Довольно с меня и того, чтобы разумно управлять маленьким королевством собственной жизни. Но разве ты не видишь, Лайонел, куда клонит наш друг — быть может, бессознательно, но для меня явно. Лорд Раймонд не рожден быть в улье трутнем и довольствоваться нашей пастушеской идиллией. Он думает, что должен быть ею доволен и что нынешнее его положение исключает высокие посты, а потому, даже в душе, не ищет никаких перемен для себя. Однако разве не ясно, что, задумав возвысить меня, он и себе намечает новый путь — путь к деятельной жизни, от которого давно отклонился? Поможем же ему. Кому же, как не ему — благородному, воинственному, украшенному всеми качествами ума и всеми внешними достоинствами, — надлежит быть протектором Англии? Если я, то есть мы, предложим его кандидатуру, он, несомненно, будет избран, и на этом высоком посту у него появится простор для его выдающихся дарований. Пердита также будет рада. И в ней таился огонек честолюбия, пока в браке с Раймондом она не нашла на время исполнения всех надежд. Пердита будет радоваться славе и величию своего властелина; застенчиво, но охотно примет и то, что перепадет из этого на ее долю. А мы, мудрецы, возвратимся в наш замок и, подобно Цинциннату, примемся за обычные труды84, пока другу не понадобятся наши присутствие и помощь.
Чем больше Адриан рассуждал об этом плане, тем более осуществимым тот казался. Собственная его решимость не участвовать в общественной жизни оставалась непоколебима; слабость его здоровья также служила доводом против этого. Следующим нашим шагом было побудить Раймонда признаться в тайном стремлении к почестям и славе. Он вошел, как раз когда мы об этом говорили. То, как Адриан встретил наш замысел выдвинуть его кандидатуру, уже подсказывало Раймонду тот путь, который мы сейчас обсуждали. Его лицо и поведение выразили нерешительность и тревогу. Но тревога была вызвана опасением, что мы не доведем дело до конца или потерпим неудачу, а нерешительность — сомнением в том, следует ли рисковать. Несколько услышанных от нас слов заставили Раймонда решиться, и в глазах его сверкнули радость и надежда. Мысль о карьере, отвечающей юношеским мечтам и заветным желаниям, сделала нашего друга, как прежде, энергичным и смелым. Мы принялись обсуждать его шансы, достоинства других кандидатов и склонности избирателей.
Однако мы ошиблись в расчетах. Раймонд к этому времени утратил немалую часть своей популярности и многих сторонников. Удалившись от общественной жизни, он оказался позабыт народом. Прежние сторонники его в парламенте, преимущественно монархисты, были готовы молиться на него, когда ему, как все думали, предстояло стать наследником Виндзорского графства, но сделались безразличны к Раймонду теперь, когда он не мог предъявить ничего, кроме достоинств, которыми, как им представлялось, обладали и многие из них. Конечно, у Раймонда оставалось еще немало друзей, почитателей его блестящих дарований; его появление в парламенте, красноречие и покоряющая красота должны были произвести сильное впечатление.
Адриан, несмотря на затворническую жизнь и особые убеждения, также имел много друзей, которых нетрудно было бы убедить голосовать за указанного им кандидата.
Другими кандидатами были герцог *** и старый противник Раймонда мистер Райленд. Герцога поддерживала вся аристократия республики, видевшая в нем своего лучшего представителя. Райленд был кандидатом народа. Когда третьим кандидатом стал лорд Раймонд, шансы его были невелики. После дебатов, последовавших за его выдвижением, мы ушли огорченными, а он — совершенно подавленным. Пердита горько нас упрекала. Она очень надеялась на успех, не возражала против нашего плана, а, напротив, была явно им довольна, но чувствовала, что теперь Раймонд, выбитый из колеи, не сможет безропотно вернуться в Виндзор; его беспокойный дух пробужден, честолюбие станет отныне его постоянным спутником; если нынешняя попытка не удастся, он будет вечно неудовлетворен и несчастлив. Быть может, собственное разочарование добавляло горечи ее мыслям и словам; она не щадила нас; сами мы были немало встревожены.
Выставленную кандидатуру надо было поддерживать, и требовалось убедить Раймонда предстать на следующий день перед избирателями. Он долго упрямился. Он собирался улететь на воздушном шаре, уплыть на корабле куда-нибудь очень далеко, где не были известны его имя и его унижение. Но и это оказалось бы напрасным. О его попытке уже знали все, и его позор никогда не изгладится из памяти людской. Что ж, пожалуй, лучше пасть в борьбе, чем не бежать в начале схватки.
Придя к этой мысли, он совершенно переменился. Исчезли уныние и тревога, он снова стал полон жизни и энергии. На лице Раймонда засияла торжествующая улыбка; решимость бороться до конца, казалось, уже сулила ему исполнение всех желаний. Не то было с Пердитой. Его веселость пугала ее; она опасалась, что тем большим будет его отчаяние в случае неудачи. Если в нас его поведение вселяло надежду, то ей оно лишь прибавляло тревоги. Она боялась потерять его из виду и вместе с тем страшилась увидеть в нем какую-либо перемену. Она вслушивалась в каждое его слово, но терзалась, придавая этим словам значение, которого они не имели и которое разрушало ее надежды. Она боялась присутствовать на дебатах, но, оставаясь дома, терзалась еще больше. Она плакала, обнимая своего ребенка, и словно ждала какой-то страшной беды. Не справляясь со своим волнением, она почти обезумела.
Лорд Раймонд появился в парламенте уверенный, бесстрашный и вкрадчивый. После речей герцога *** и мистера Райленда он начал свою. Она не была заученной, и сперва он тщательно выбирал слова. Постепенно оживляясь, он заговорил с легкостью, силой и убедительностью. Он коснулся своего прошлого, своих побед в Греции и одобрения, какое получил на родине. Разве он утратил все это теперь, когда возраст добавил ему разума, когда своим браком он связал себя со страной? Разве теперь он менее достоин доверия избирателей? Говорил он и о положении Англии, о мерах, необходимых для ее безопасности и процветания, и яркими красками изобразил нынешнее состояние дел. Пока он выступал, не слышно было и звука — с таким вниманием его слушали. Его изящная манера говорить пленяла слушателей. Его кандидатура могла в какой-то мере подойти всем партиям. Аристократии нравилось его знатное рождение, а то, что его кандидатуру предложил Адриан, тесно связанный с партией народа, привлекло на его сторону ряд людей, не склонных доверять ни герцогу ***, ни мистеру Райленду.