Однако замешательство было кратким. Вскоре нашего слуха достигли дикие выкрики и топот многих тысяч беспорядочно шагавших ног. Противник двинулся на нас по открытой местности и по узким тропам между живых изгородей. Нас разделяло обширное неогороженное поле. Мы вышли на середину его и остановились. Находясь на более высоком месте, мы могли обозреть расположение противника. Когда предводители ирландцев увидели наш строй, они также дали команду остановиться и попытались придать своим рядам некое подобие воинского порядка. Передние ряды были вооружены мушкетами; виднелись там и конные. Но все свое оружие ирландцы захватили, наступая; кони были отняты ими у местных крестьян; порядка и дисциплины их солдатам не хватало. Однако их крики и угрожающие жесты обнаруживали неукротимый боевой дух. Наше войско, получив приказ, пошло в наступление быстро, но в стройном порядке; форменная одежда наших солдат, блеск их начищенного оружия, угрюмое молчание и взгляды, полные ненависти, были страт инее неистового рева вражеских полчищ. Стороны все более сближались; ирландцы кричали и завывали все громче; англичане, повинуясь своим офицерам, подошли настолько, что уже ясно различали лица врагов; это вселило в них ярость; испустив крик, который сотряс небеса и был подхвачен всеми рядами до последнего, они ринулись на неприятеля. Стрельбе они предпочли штыковой бой; а позади них пушкари уже поджигали фитили своих орудий. Оглушительный грохот и ослепляющий дым довершали ужасную картину.
Я был рядом с Адрианом; он только что снова отдал приказ остановиться и остался несколько позади, погруженный в размышления; но он уже решил, как избежать кровопролития. Грохот пушек, ярость наших солдат и завывания врагов заставили его содрогнуться. Сверкнув глазами, он крикнул: «Никто не должен погибнуть!» — и, пришпорив коня, оказался между противостоявшими войсками. Мы, его штаб, последовали за ним, чтобы окружить его и защищать, но, повинуясь его знаку, остались несколько позади. Солдаты увидели его и остановились. Не уклоняясь от летевших пуль, он проехал между сражавшимися. Снова раздались крики, и несколько десятков человек уже лежали на земле, умиравшие или мертвые. Адриан поднял свой меч и заговорил.
— По чьему приказу, — крикнул он своему войску, — вы наступаете? Кто приказал вам идти в атаку? Отступите! Пока я командую вами, эти заблудшие люди не будут перебиты. Вложите мечи в ножны. Это ваши братья; не совершайте же братоубийства. Чума скоро не оставит в живых ни одного из тех, кому вы так хотите мстить. Неужели вы будете безжалостнее чумы? Если вы чтите меня, если молитесь Богу, Который и этих людей сотворил по Своему образу и подобию, не проливайте драгоценной человеческой крови.
Он говорил, простирая к ним руку, голосом неотразимо убедительным; затем, обернувшись к захватчикам и сурово сдвинув брови, приказал им сложить оружие.
— Уж не думаете ли вы, — спросил он, — что если мы ослаблены эпидемией чумы, то вы можете нас победить? Чума ведь грозит и вам. Когда чума и голод победят вас, призраки убитых вами встанут и даже в смерти вам не будет прощения. Сложите оружие, дикие и жестокие люди. Ваши руки обагрены кровью невинных, а души отягощены страшным грехом — слезами сирот. Мы победим вас, ибо правда на нашей стороне. Ваши лица уже бледнеют, и оружие падает из ослабевших рук. Сложите же оружие, братья мои! Ваше раскаяние будет встречено прощением, помощью и братской любовью. Вы дороги нам, ибо вы — люди и так же хрупки. Каждый из вас найдет среди этих солдат друга и гостеприимного хозяина. Неужели человек будет враждовать с человеком, когда чума, общий наш враг, торжествует, видя нашу бойню, более жестокую, чем то, что творит она?
Оба войска остановились. Наши солдаты крепко сжимали в руках оружие и сурово глядели на врагов. Те тоже не бросали оружие — более из страха, чем из желания сражаться. Они глядели друг на друга, ожидая, чтобы кто-то подал пример, — но у них не было вождя. Адриан спешился и, подойдя к одному из убитых, воскликнул:
— Вот был человек — и он мертв! О, скорее перевяжите раненых — не дайте умереть ни одному из них. Пусть ни одна душа не улетит больше через ваши безжалостные раны и у Престола Господнего не обвинит вас в братоубийстве. Перевяжите же раненых, верните их друзьям. Вырвите из своей груди сердца тигров, отбросьте оружие ненависти и жестокости, остановитесь. Пусть каждый будет каждому братом, хранителем и опорой. Прочь обагренное кровью оружие! Спешите перевязать раны!
Говоря все это, он преклонил колени и поднял на руках человека, из груди которого с кровью вытекала жизнь. Несчастный еще дышал — было так тихо, что стоны его слышались отчетливо; и каждое сердце, только что пылавшее жаждой истребления, забилось тревогой за жизнь одного этого человека. Адриан сорвал с себя шарф военачальника и перевязал им страдальца. Но поздно — тот испустил глубокий вздох, голова его откинулась назад, тело поникло.
— Он мертв! — сказал Адриан.
Из его объятий тело опустилось на землю, и он скорбно склонил голову. Казалось, что судьба мира зависела от смерти единственного человека. Враждующие стороны сложили оружие; заплакали даже бывалые воины; мы протянули нашим врагам руки, и все сердца исполнились любви и дружбы. Оба войска смешались; бросив оружие, рука об руку, говоря лишь о том, чем одни могли помочь другим, враги объединились, и каждая сторона раскаивалась, одни — в прежде совершенных жестокостях, другие — в только что проявленной злобе. Подчиняясь приказу генерала, они направились к Лондону.
Адриану пришлось приложить немало усилий, сперва — чтобы примирить враждовавших, потом — чтобы обеспечить их необходимым. Их направили в различные части южных графств, разместив в опустевших селениях. Часть была отправлена на родной остров. Зима настолько придала нам сил, что границы были надежно защищены от новых захватчиков.
В те дни Адриан и Айдрис свиделись после почт года разлуки. Адриан был в то время занят тяжкими трудами. Он познакомился со всеми видами людского горя и неизменно находил свои силы и помощь недостаточными. Однако его неколебимая решимость и энергия побеждали уныние. Он словно родился заново; его добродетели успешней волшебных чар Медеи256 придавали ему здоровья и сил. Айдрис едва узнала прежнее хрупкое создание, клонившееся от летнего ветерка, в этом энергичном человеке, который благодаря своей духовной мощи более всех годился в кормчие для сотрясаемой бурями Англии.
Не то было с Айдрис. Она не жаловалась, но в сердце ее навсегда поселился страх. Она худела и бледнела, глаза ее часто наполнялись невольными слезами, а голос прерывался. Она старалась скрыть свое состояние, которое было бы непременно замечено ее братом; но усилия ее были тщетны; оставшись наедине с ним, она не выдержала и дала себе волю, высказав все, чем терзалась. Она описала непрестанную тревогу, которая вгрызается в ее душу; свое бессонное, вечное ожидание беды она сравнила с коршуном, питавшимся сердцем Прометея257. Она сказала, что чувствует, как под действием этой непрерывной муки, постоянных усилий подавлять и скрывать ее все пружины и колесики ее физического существа работают с удвоенной скоростью и сжигают сами себя. Сон не был для нее сном, ибо дневные мысли Айдрис, удерживаемые остатками рассудка и успокоенные видом ее детей, здоровых и веселых, по ночам превращались в ужасные видения, в которых все ее страхи сбывались и становились реальностью. И нет ей ни надежды, ни облегчения, разве только могила получит поскорее назначенную добычу и ей дано будет умереть, прежде чем она переживет тысячу смертей, видя гибель любимых существ. Боясь огорчить меня, она утаивала, как могла, свои страдания. Но, встретив Адриана после долгой разлуки, не сумела удержаться и со всеми подробностями, какие рождает расстроенное воображение, излила душу любимому и сочувствующему брату.