Оно длилось и на следующий день. Отступая, вода ушла из города, но затем поднялась еще выше, чем накануне. Большие корабли, давно стоявшие на рейде, были сорваны с якорей и разбиты в щепы об утес. Суда, находившиеся в гавани, оказались выброшены на берег точно водоросли, а затем вдребезги разбивались волнами. Волны бились и об утес; в тех местах, где он был разрыхлен, от него, к ужасу спасавшихся там людей, отваливались и падали в воду большие куски. Зрелище это действовало на странников по-разному. Большинство видело в нем Божью кару за намерение оставить родную страну. Немало было и тех, кто еще более, чем прежде, жаждал покинуть этот кусок суши, который держал их в плену, но был, как видно, не способен противостоять напору гигантских волн.
Когда мы добрались до Дувра, прежде всего нам хотелось отдохнуть и выспаться после утомительного путешествия, но происходившее вокруг заставило позабыть об этом. Вместе с большинством наших спутников нас повлекли на край утеса; там высказывалось множество разных предположений. Из-за тумана мы видели не более чем на четверть мили перед собой; холодный и плотный, он окутывал и небо и землю. Особенно тревожило то, что две трети от общего числа путешественников ожидали нас в Париже; мучительно дорожа каждым добавлением к своим печальным рядам, мы ужасались тому, что разделены с ними бурным морем. Протомившись на утесе несколько часов, мы наконец отправились в Дуврский замок, приютивший всех выходцев из Англии, и постарались укрепить сном свои измученные тела и ослабевший Дух.
Рано поутру Адриан принес мне желанную весть: ветер переменился, из юго-западного став северо-восточным; усиливаясь, он разметал все облака, а приливная волна отступила от города. Перемена ветра, пожалуй, даже усилила волнение на море, зато цвет воды из свинцового сделался ярко-зеленым; несмотря на неумолчный шум, это более веселое зрелище радовало глаз и вселяло надежду. Весь день смотрели мы на вздымавшиеся волны, а к концу дня желание угадать по закату, что сулит нам завтрашний день, собрало всех на краю утеса. Когда могучее светило уже приблизилось к бурно волновавшемуся горизонту, произошло чудо: три других ярко горевших солнца устремились к нему с небес и стали вокруг него вращаться. Их сверкание слепило нас; настоящее солнце тоже, казалось, участвует в их пляске; море пылало словно печь, словно Везувий, из которого струилась лава. Лошади, обезумев от ужаса, вырвались из конюшен; стадо коров в таком же ужасе добежало до края утеса и, ослепленное ярким светом, с ревом кинулось в море. Появление метеоров было кратким; все три ложных солнца внезапно слились в одно и погрузились в воду. Несколько секунд спустя оттуда, где они исчезли, донесся оглушительный взрыв.
Освобожденное от своих диковинных спутников, солнце с обычной величавостью клонилось к западному горизонту. И тут — мы не решались поверить своим глазам, только что ослепленным, — море поднялось ему навстречу; оно подымалось все выше и выше; солнечный диск уже скрылся в нем290, а водяная стена все росла. Казалось, вращение Земли открылось нам, и мы не живем уже по ее законам, но брошены в мировое пространство. Многие закричали, что это были не метеориты, а куски расплавленной материи, которые подожгли землю, потому и клокочет у наших ног огромный котел; что наступил Судный день и мы сейчас предстанем перед Всемогущим судией. Люди, менее склонные верить видениям, полагали причиной представшего нам феномена столкновение двух ураганов и в подтверждение этого указывали, что восточный ветер совершенно стих, а западный уже смешивал свои завывания с ревом волн. Выдержит ли утес такой напор? Не поднимутся ли волны выше него? Стоявшие на утесе зрители разбежались. Они неслись по полям, временами останавливаясь и в ужасе оглядываясь. Сознание величия того, что совершалось, успокоило стук моего сердца. Я ожидал погибели с тем торжественным смирением, какое внушает нам неотвратимая судьба. Океан ежеминутно приобретал все более устрашающий вид. Сумерки наступили быстрее из-за облаков, нагроможденных западным ветром. Однако гигантская волна, приблизившись, выглядела уже менее грозно. Причиной мог стать воздушный поток или препятствие, возникшее на дне. Огромный вал начал опадать и стлаться по поверхности моря. Эта перемена избавила нас от страха неминуемой смерти, хотя, чем все кончится, было еще неясно. Всю ночь продолжали мы наблюдать волнение на море, клубившиеся облака и редкие звезды, мерцавшие между ними. Грохот боровшихся стихий не давал нам уснуть.
Это длилось три дня и три ночи. Самые отважные сердца робели перед враждебностью природы. Нам стало недоставать припасов, хотя мы ежедневно посылали за ними в ближайшие города. Напрасно старались мы уверить себя, что в наблюдаемых нами явлениях нет ничего сверхъестественного: страшные бедствия превращали в трусов даже лучших из нас. Смерть уже много месяцев охотилась за каждым; не отставала она и теперь, в этот краткий промежуток времени, на этой узкой полосе земли. Да, очень узкой и сотрясаемой бурями была полоска твердой земли под нашими ногами, а вокруг бушевал океан бедствий.
Чтобы противостоять смертельной опасности, повсюду нас окружавшей, нужны были сверхчеловеческие силы.
Спустя три дня шторм утих; в безветренном воздухе парили чайки; последний желтый лист на верхней ветке дуба висел не шевелясь. Море уже не бушевало; вместо разбивавшихся с грохотом валов к берегу шла, угрюмо шурша, мертвая зыбь. Однако эта перемена вселила в нас надежду; мы не сомневались, что через несколько дней море успокоится. Это сулил и закат четвертого дня: он был тихим и ясным. Глядя на золотившееся море, мы увидели нечто новое: темная точка, при приближении оказавшаяся лодкой, то подымалась на волнах, то исчезала в глубоких впадинах между ними. Мы следили за нею с пристальным вниманием. Убедившись, что лодка направляется к берегу, мы спустились к единственному удобному для причала месту и стали подавать сигналы, указывающие путь. В подзорные трубы мы разглядели находившихся в лодке: то были девять англичан из числа тех, кто уехал раньше нас и уже несколько недель находился в Париже. Как всегда бывает при встрече соотечественников в чужом краю, мы приветствовали прибывших, радостно простирая к ним руки. Они не спешили ответить на приветствия, а глядели так же угрюмо и злобно, как море, которое только что пересекли с немалым риском; однако гнев их был направлен более друг на друга, чем на нас. Странно было видеть, что человеческие существа, которые были теперь на земле подобны редким и драгоценным растениям, так раздражены и озлоблены друг против друга. Прежде всего они потребовали, чтобы их провели к лорду-протектору. Так называли они Адриана, хотя он давно отбросил пустой титул, звучавший горькой насмешкой над тенью, какой стала теперь эта власть. Мы поспешили привести их в Дуврский замок, откуда Адриан наблюдал за приближавшейся лодкой. Он принял их с интересом и тем удивлением, какое вызывал столь странный визит. Из-за того, что каждый громко и сердито требовал быть выслушанным первым, мы долго не могли понять смысла всей этой сцены. Мало-помалу из гневных восклицаний одного, тотчас же злобно прерываемых вторым, и из ядовитых реплик третьего мы поняли, что это была посланная нашими переселенцами, находившимися в Париже, депутация от трех партий, образовавшихся там и яростно друг с другом соперничавших. Депутаты направлялись к Адриану, который был всеми признан арбитром. Весь путь от Парижа до Кале, мимо безлюдных городов и вымерших селений, они проделали, пылая ненавистью друг к другу, и теперь отстаивали каждый свою точку зрения с такой же непримиримостью.