Владислав Алеф
Последний человек
Последний человек стоял посреди поникшей мертвой травы и с подобием слабой грусти смотрел на неподвижную едко-зеленую реку. Когда-то эта река была стремительна и чиста, но бег ее давно остановился, а воды обратились в ядовитый токсин. Ничего нельзя было увидеть в заболоченной маслянистой жиже, но если и скрывалось что в глубине стоячей воды, то лишь ветхий мусор и хлам. Ничего живого в реке давно не осталось, как почти не осталось жизни в утомленной душе старика.
Сегодня человека одолевала тоска — чувство им почти позабытое. Он вспоминал, как в детстве играл с друзьями в демонов и, воплощая создание ненависти и разрушения, задорно смеялся и ломал все на своем пути. Тогда лучший друг отсек ему раскаленной саблей руку. Было больно, но ведь то всего лишь игра! К тому же вырастить новую руку из стволовых клеток было делом пустяковым, и пока ты ребенок почти таким же регулярным, как поход к парикмахеру. Это произошло четыре века назад. Тогда и вода в реке была почище, и в ней обитали симпатичные двухголовые шестипалые рептилии. Эти обаятельные крокодильчики с острыми, как ножи, зубками так очаровательно скалились, заглатывая разбухшие человеческие туши, что ребятня приходила в умиление. Дети собирались на берегу и с восторженным интересом следили за их кровавыми трапезами, они давали крокодилам имена и подкармливали требухой, а иногда и живыми зверьками. Однажды в реку упал тот самый лучший друг последнего человека, и остальные мальчишки, да и сам он со смехом наблюдали, как забавно барахтающегося неудачника раздирают рептилии.
Эх, беззаботная молодость, сколько светлых воспоминаний ты принесла одинокому старику!
Человек с трудом набрал в грудь воздуха. Для дыхания он использовал причудливое устройство с множеством трубочек и прокладок, но сегодня дышалось тяжелее обычного, и тяжесть токсинов ощущалась даже сквозь фильтровальный аппарат. Предполагалось, через него люди смогут вдыхать бескислородный воздух планеты, подобранной учеными для переселения человечества, да тех пор пока ее атмосфера не будет преобразована для комфортной жизни. Но до переселения дело не дошло. Каких-то дней не хватило, чтобы уберечь человеческий вид от вымирания. Теперь уже было не так важно, что стало последней каплей, перевесившей чашу природного терпения. В одном сомневаться не приходилось — всему виной был сам человек. Он вымирал медленно, но неизбежно, ибо фертильность человечества из поколения в поколение падала, пока сама возможность его размножения сошла на нет.
Последний человек не жалел ни Земли, ни людей, населявших ее, само чувство жалости было ему незнакомо. Проснувшись утром и не найдя в родном городе живых, он покинул город без спешки, без разочарования. Но не в поисках живых. Он шел к тому, что могло продлить ему жизнь, если не сделать вечной.
Человечество предвидело свой конец, потому им были созданы «древа жизни» — древовидные компьютеры, хранящие сведения обо всех видах живых организмов с начала их зарождения на Земле. Эти знания позволили компьютерам вывести формулу омоложения. Власти предержащие, сколько могли, хранили формулу втайне от простонародья. Но в стремительном пронырливом мире столь колоссальное открытие не могло долго оставаться в темноте. Формула всплыла в широких массах, и ее распространения государствам не удалось остановить. Прежде покорный люд обезумел и сорвался с коротких правительственных цепей. Это было началом конца. Почти одновременно по всему миру вспыхнули восстания, люди требовали второй молодости. Так разгорелась планетарная гражданская война. Когда же немногие выжившие пришли к общему соглашению, выяснилось, что ни одна из уцелевших сторон не сохранила достаточной производственной мощи для создания молодильной панацеи. Эпоха стремительного развития технологий сменилась эпохой столь же стремительного упадка. С космической башни, на которую взбиралось тысячелетиями, человечество сверзилось в убогую лачугу за несколько десятков лет.
С юных лет последний человек был одержим поисками чудодейственного лекарства от старости, и он его нашел, иначе бы не прожил свои сто сорок девять тысяч восемьсот тридцать пять дней. Он давно пережил всех своих родственников, соседи же были недолговечны и после омоложения уже не могли его узнать. Так что и таиться ему было не от кого, и своего секрета он никому не раскрыл.
Один стакан молодильной панацеи залечивал раны и возвращал телу облик, какой оно имело в возрасте двадцати пяти лет. И хотя в мире оставался всего один представитель этого вида, он не желал умирать, а всех прочих людей легко обменял бы еще на полвека жизни.