Долго блуждал человек на месте прежде величественной и грандиозной лаборатории, обращенной ныне в крошево камней, пропитанных стойким запахом гнили и разложения. Уж давно были уничтожены компьютеры, и настоящие деревья и травы, чахлые, изуродованные токсинами, символами бессмертной жизни пытались исправить грехи человеческого эгоизма. Последний его представитель хозяйничал на развалинах, заглядывал в каждую щель и бесцеремонно обыскивал полуистлевшие карманы убеленных скелетов.
В слабом недовольстве, ибо последние представители человеческой цивилизации с возрастом утрачивали способность проявлять чувства, он пнул подвернувшийся под ногу череп, — тот пролетел через помещение и с треском разбился о стену. На месте черепа он нащупал нечто хорошо ему знакомое. Расчистив землю от костей, гнили и мха, последний человек торжественно извлек из земли священную бутыль. Уголки его губ едва заметно подтянулись, но глаза, как всегда, остались мертвы.
Последний человек свинтил крышку бутыли и снял аппарат для фильтрации воздуха. Он задержал дыхание, чтобы не вдыхать едкого смрада, однако, делая глоток панацеи, принужден был совершить короткий вдох. Эту привычную процедуру последний человек совершал много раз. Действовать нужно было быстро, пока тело подчинялось мозгу, и сердце не разогнало по крови ядовитый газ. Но сегодня он заглотил слишком много отравы. Его легкие сдавило смертельными тисками, он зашелся жутким иступленным кашлем, согнулся, упал на колени и выронил бутыль. Из последних сил он потянулся к дыхательному аппарату. Он был последним человеком на планете, он не имел целей и ничего не желал от жизни, но все равно боялся смерти и не хотел умирать. Его руки не слушались и дрожали в судорожном танце. Проклиная весь мир, последний человек опустился на пол, свернулся калачиком и издох. Однако и теперь не подвела его панацея, она вернула последнему человеку молодость, позволив умереть молодым.
Последний человек уже не видел, как тощие травинки пьют чудодейственную жидкость и вырастают на его мертвых глазах. Человечество могло выжить, но оказалось слишком жадным, чтобы разделить жизнь с миром, который его же и породил.