Приподняв край шляпы и даже не взглянув на мадам Клементину, мсье Лаваль твёрдой походкой покинул цирк.
Жан Легран вышел в центр арены:
- Разумеется, приглашение касается также непревзойдённой мадам Дюпре и её славной труппы. Мсье Лаваль настаивает, чтобы вы остались до воскресенья...
Эти слова, сказанные не лично, а переданные через слугу, выглядели как оскорбление, как унизительная издёвка. Подозреваю, что именно в тот момент мадам Клементина всё поняла - её кавалер дал ей отставку, порвал с ней отношения. Неотёсанный деревенщина, не знакомый с элементарными нормами этикета - а именно такой фигурой и был по сути мсье Лаваль, - сделал это прилюдно, в самой неделикатной и отвратительной манере. Как будто забраковал на базаре корзину червивых яблок.
Обычно представление начиналось вечером и продолжалось допоздна. Когда зрители выходили, снаружи уже было темно, впрочем, с темнотой отлично справлялись бумажные китайские фонари, развешанные вокруг шатров. Люди не расходились, потому что за представлением следовал традиционный фейерверк. В ожидании последнего народ прогуливался под фонарями, дети бегали за сладостями к лотку мсье Пишо, нашего кондитера, женщины неизменно толпились возле гадалок, прорицателей и хиромантов, с упоением выслушивая всякую чушь о своей судьбе, а их мужья предпочитали общество мсье Шардони, чтобы пропустить по кружечке пивка или чего покрепче. Шардони и Пишо не упускали случая заработать лишнюю монету, выставляя передвижные лотки и тележки возле цирка. Кроме того к услугам зрителей были и кое-какие аттракционы...
И вот грянули долгожданные фейерверки. Народ оживился, принялся вопить "ура!" и подбрасывать в воздух головные уборы. Как это частенько бывает, я в самый неподходящий момент нестерпимо захотел отойти по нужде, потому что выпил слишком много лимонаду. Поскольку лимонад мне дозволялось пить только когда приезжал цирк, я старался наверстать упущенное и не думал о том, как буду опорожнять мочевой пузырь.
Я побежал в укромное местечко, где не было фонарей и где, судя по запаху, опорожнялся не я один. Быстренько сделав своё дело, я пошёл обратно и тут заметил Кри-кри, метавшегося вокруг шатров с выпученными глазёнками. Должно быть хлопки, взрывы и вспышки фейерверков напугали поросёнка, он дрожал и трясся всем тельцем, словно его подсоединили к лейденской банке.
Схватив испуганное создание на руки, я начал поглаживать его по спинке и приговаривать, что это всего лишь фейерверки и что бояться нечего. Чтобы Кри-кри не убежал в город и его не покусала чья-нибудь собака, я решил найти мадам Клементину и вручить её любимца прямо в руки. Поросёнок доверчиво прижался ко мне, не вырывался и не визжал как резаный, хотя обычно поросята, насколько я знал, ведут себя именно так.
Владелицу цирка я отыскал возле деревянного закрытого фургона, который служил ей личным домом на колёсах. Мадам Клементина стояла ко мне спиной, поникшие плечи вздрагивали, до меня доносились сдавленные всхлипы. Застигнув плачущую женщину в столь неловкий момент, я и сам себя почувствовал неловко. Быть свидетелем девчачьих или женских слёз я не любил.
Однако поросёнка надо было вернуть.
- Вот вы где, мадам! - громко и с преувеличенной радостью воскликнул я, чтобы своим внезапным появлением не напугать женщину. - Кажется ваш любимец потерялся. Фейерверки ему определённо разонравились, в этот раз они его почему-то напугали...
Прежде, чем повернуться ко мне, мадам украдкой вытерла слёзы - так обычно делают взрослые, когда хотят, чтобы дети не видели, как они плачут. Будто дети дураки и ничего не понимают. Мне было двенадцать и я понимал.
- Ох, Кри-кри, маленький негодник! - с наигранной беззаботностью воскликнула мадам, принимая любимца из моих рук. - Куда же ты убежал? Скорее поблагодари юного мсье, где твои манеры!
Она взяла тоненькое копытце Кри-кри и помахала им мне. Я подыграл и помахал в ответ, а затем, поскольку я всё-таки француз, счёл необходимым спросить:
- Мадам, у вас всё в порядке? Вы выглядите расстроенной...
Звякнув браслетами, Клементина Дюпре взъерошила мне волосы.
- Со мной всё в порядке, малыш, не беспокойся.
- Я не малыш, - обиженно буркнул я. - За неделю до дня всех святых мне стукнет тринадцать.
- О, простите, мсье! - Мадам Клементина отступила на шаг и сделала изящный книксен, что в её турецком наряде выглядело комично. - Здесь темно и я не сразу разглядела, что вы уже взрослый.
На мгновение в ней проявилась обычная Клементина Дюпре, весёлая и игривая. Она подтрунивала надо мной, причём делала это совершенно беззлобно и не обидно.
Я собрал волю в кулак и задал вопрос, мучивший меня и всех наших мальчишек:
- Скажите, мадам, как вы свистите? Мы с ребятами пробовали тысячу раз и у нас не выходит так громко.
Мадам Клементина рассмеялась, на этот раз искренне, открыла дверку фургона, посадила туда Кри-кри, чтобы снова не убежал, и подошла ко мне.
- Откройте рот, мсье. Засуньте пальцы, вот так. А теперь согните и подожмите язык вот сюда. Теперь свистите.
Я свистнул и чуть было не оглох - так громко у меня получилось.
Послышались шаги - к нам бежали Франсуа, Мишель и Гийом.
- Пьер, Пьер, вот ты где! Тебя все обыскались. Твой папаша обещал, что если ты не явишься через минуту, он всыплет тебе ремня.
- Мадам, вы такая обалденная! - восторженно выпалил я, прежде чем сообразил, что делаю, и неуклюже добавил, как умеют только неопытные в галантном поведении мальчишки: - И очень красивая. Пожалуйста, не грустите больше, вам это совсем не идёт...
Клементина Дюпре наклонилась и ласково потрепала меня по зардевшейся щеке.
- А вы очень милый мальчик, мсье. Однако же возвращайтесь к друзьям. Не хотелось бы, чтобы вам всыпали ремня. И спасибо за Кри-кри...
Я кивнул и вприпрыжку помчался к приятелям, потому что отец действительно мог меня излупить, даже в праздничный день, а мать в таких случаях стояла рядом, вздыхала и приговаривала: "Ну вот видишь, сынок, чего ты добился? Будет тебе впредь наука". Перечить или мешать отцу производить экзекуцию она никогда не смела...
Больше я не видел мадам Клементину до того дня, когда наш городок содрогнулся от жестокого убийства мсье Лаваля. Мне было чем заняться - я показывал друзьям, как циркачка научила меня свистеть и их зависти не было предела.