- В районе развлекательных заведений происходят стычки среди алларовской молодёжи. Есть раненые и убитые, - раздался хорошо слышимый голос кого-то из дежурных ментариков.
- Не вмешивайтесь, - приказал Глава города, - но если начнутся погромы, пресекайте, не раздумывая и нещадно. Аллара изолировать и отправить на урановый рудник. Выполняйте, - и отключился. О чём-то раздумывая, прихватил ладонью подбородок. – Похоже, Стерра всё же взбаламутила инертное движение.
- Почему ты не хочешь вмешаться? – спросил Рамир. – Там же убитые! – Ему вовсе не жаль было серых, пытавшихся опозорить его, и не беспокоили беспорядки, быстро улаживаемые хорошо оснащёнными ментариками, ему просто любопытно было услышать, как в этом случае мыслит властитель порядка в городе. А тот, постоянно удерживая торс в неподвижности, опять сложил подвижные ладони вместе, взглянул на слабого оппонента рассеянно и невидяще, словно был там, в молодёжной свалке.
- Зачем? У нас тоже переизбыток населения, особенно пришлого. Скоро и нам придётся вводить ограничения на питательные смеси и принимать новую, более дифференцированную и скупую, регламентацию их по категориям работников. – И снова задумался, закрыв глаза и окаменев морщинистым лицом-маской. Ясно было, что это далеко не первое и не последнее беспощадное решение всесильного и связанного по рукам и ногам Главы города. Несомненно, что были и пожёстче. Трудно, невозможно быть мягким, покладистым и хорошим для всех в плохие времена, и ещё труднее быть в такие времена в ладах с собой. Сколько же Власту пришлось пережить, принимая непопулярные меры, чтобы такие как Рамир выжили, чтобы замедлить умирание нации. Популярность-то обретается независимо от качеств правителя, когда дела в государстве идут в гору, все сыты и благоустроены, тогда и ошибки, и просчёты, и жёсткие меры прощаются. Так думал Рамир, немного осознавая, до чего трудно было и есть неподвижно сидящему напротив. Многое тот, конечно, не договаривал, и вообще почти ничего не говорил о себе, о своей роли, но сам вид его, состояние, свидетельствовали о том, что многие решения дались непросто и были далеко не радужными, но Рамир верил – необходимыми. Теперь он по-другому воспринимал вспомнившиеся сейчас редкие и осторожные разговоры технариков о том, что непопулярного Власта не раз пытались устранить физически. Эти попытки прекратились только тогда, когда узнали, что на теле его закреплена кнопка-сигнал, при нажатии которой взлетит на воздух пещерная атомная электростанция, а вместе с ней прекратится и жизнь подземного города. Рамир не только оправдывал неординарную защиту всевластного Главы, не желавшего отдавать власть, не верившего, что кто-то управлять будет эффективнее, но и уважал его за несгибаемую волю, за неоценённую жертвенность, и был горд, что сидит рядом и разговаривает на равных. И вообще лучше для всех, для города, для любых общественных формаций, как бы красиво они ни назывались, когда власть осуществляет один, но только умница, когда один принимает окончательные решения и один несёт за них ответственность, а не кодла, не отвечающая ни за что. И пусть у подземных энтериков всегда будет один Власт. Но как он заметно устал! Пора уходить. Но стоило Рамиру осторожно наклониться вперёд, чтобы встать, как последовал тихий приказ:
- Сиди. Раз напросился, то слушай. – На Рамира глядели ясные молодые голубые глаза,а на стянутых морщинами губах появилась добрая улыбка. – Не уходи, мне хочется видеть тебя подольше. В тебе я вижу свою молодость и себя, переполненного самомнением в том, что только я сумею сделать свой народ счастливым. – Он убрал улыбку, обрезал её вертикальными морщинками по углам губ. – Не удалось. И в том не только моя вина. Все люди и всегда мало приспособлены к счастью, все одинаковы во все времена и лучше со временем не становятся. Я прожил долгую жизнь и могу судить так с полным основанием. Запомни эту горькую истину, и пусть она будет для тебя предостережением в жизни. Дай мне твою руку. – Рамир пересел ближе к столу, продвинул по столешнице раскрытую ладонь, ощутил не холод, как ожидал, а тепло старческой ладони и замер в непонятном чувстве, когда хочется оставаться в таком контактном единении очень долго. – ты рождён из моей молодой, докатастрофной, спермы, законсервированной тогда по настоянию моего лучшего и предусмотрительного друга-медика, соблазнившего тем, что сын у меня может появиться в любое время и в любом моём возрасте, когда я захочу. Так что ты, несмотря на возраст, являешься коренным чистокровным энтериком.
- А кто моя биологическая мать? – не мог не задать вполне закономерного вопроса сын. – Что с ней?
Отец крепко, не по-старчески, сжал ладонь сына.
- Она была прекрасной женщиной и очень хорошим человеком, тоже коренной энтерийкой, но, к сожалению, рано погибла, ещё до твоего рождения, под завалом в руднике. Успешный геолог, это от неё у тебя тяга к геологии. – Власт замолчал, наверное, сожалея, что у сына не было тяги к власти и политике. – Твоя необычная внешность, не похожая на внешность современных горожан, полностью соответствует облику нашего этноса. Очень светлая кожа, длинные русые волосы, сине-голубые глаза, живое лицо, - всё это было свойственно им, нашим предкам. Ты – единственный настоящий энтерик на всей Планете.
- А я-то переживал, думал, что урод, отклонение от природы! – воскликнул удивлённый и гордый собой Рамир. – Куда же девались остальные, почему не оставили потомства? Война?
Власт убрал руку с ладони сына, последнего энтерийца.
- Да, она, - помолчал, - вернее, и она тоже. Наш народ силён умом, но слаб телом, не выдержал атомных испытаний и погиб почти весь. Оставшиеся вынуждены были ассимилироваться, раствориться в более выносливой серой расе, и те, что живут сейчас – не светлые, не серые, а запутанный симбиоз рас. Но не следует всё сваливать на войну, хотя она и была предельно опустошительной. Развращённый цивилизацией народ умирал и без того, война только ускорила его гибель. Ты знаешь, мне теперь будет очень не хватать встреч с тобой.
- Почему же ты не объявился раньше? – их близость дошла уже до претензий со стороны младшего.
Власт коротко вздохнул.
- Такова уж наша роль в обществе. Обладающий верховной властью не имеет права на личную жизнь, не должен иметь семьи и близких. Он полностью, до ноготка, принадлежит народу, он его сын и раб. Но я никогда не выпускал тебя из виду и помогал в трудные времена, разве не так?
- Да, - согласился отверженный родственник, - и я тебе за это благодарен.
- Не надо! – возразил раб и усилил возражение отрицательным движением руки. – Это я тебе благодарен за то, что имел возможность как-то помогать. – Чуть помолчал. – И потом, знаешь, дети не должны расти в тени родителей, особенно, если эта тень очень обширна. Ты вырос что надо, и я горжусь и тобой, и собой.