- Если бы не проклятая война! – с горечью подосадовал сын. Он искал причину попроще и понятнее и, не желая быть в тени, старался, как мог, возразить отцу, упорно не соглашаясь с ним, что их народ погиб сам собой.
- Да… война… - задумчиво протянул свидетель планетарной бойни, снова удобно уложив утяжелённую временем голову на тыльную сторону поднятых ладоней. – Она началась не сразу. Вначале были мелкие вооружённые конфликты, можно сказать – проба на испуг, нечаянно переросшие в локальные войны за обладание спорными приграничными оазисами с ещё сохранившимся богатством флоры и фауны. Больших стран задиры не беспокоили, никто не выигрывал, а проигрывали всё те же безвинные и ещё более обеднявшиеся флора и фауна. Продолжаться так долго не могло, зрели и стали пухнуть амбиции и раздражение главных фигурантов Планеты, с вожделением поглядывавших на исчезающие лакомые куски. Дошло и до открытых межгосударственных войн с образованием противостоящих блоков и коалиций. У заскучавшей в праздности и изобилии элиты зачесались жадные руки и засвербило в зажиревших мозгах и кое-где ещё.
- А как же всякие пакты, договоры, соглашения, клятвы о ненападении? – заверещал наивный пацифист, у которых никогда не спрашивали, зачем и с кем воевать.
Власт коротко и снисходительно к горячности молодости усмехнулся.
- Амбиции сильнее всех договоров и клятв. Поднявший дубину и ввязавшийся в драку забывает обо всём, теряет разум и опоминается только тогда, когда его треснут до смерти, или он сам угрохает врага. Развязанную войну, когда дерущихся больше, чем миротворцев, не очень-то при этом желающих попасть под дурную горячую руку, ничем не остановить, ни довоенными пактами, ни уговорами, пока кто-то не падёт на колени мордой в грязь, запросив пощады. Война разжигает самые низменные и самые жгучие страсти, которые долго копились и теперь выплёскиваются наружу. Лозунг «Бей того, кто подвернётся, хватай всё, что приглянулось!» актуален всегда, при любых цивилизациях и цивилизованности. Нет, мой друг, войны были и будут, где бы ни зародилось человечество. Они – неотъемлемая потребность людей, встряска, без них – застой, они как трамплин для избавления от балласта и для нового развития. Я не помню ни одной, для которой была бы веская причина. Они возникают из ничего, но к ним готовятся со дня возникновения разума. Иначе, зачем дубина, зачем неутолённая гонка вооружений. Войны нужны, жаль только, что происходят при нашей жизни. – Апологет войны сузил потемневшие глаза, почти спрятав их в сбежавшихся морщинах, недовольно поелозил подбородком по ладони. – Да… ты прав: если бы не война… крепок слабый человечишко задним умом! А ведь предупреждали здравомыслящие аналитики: «Планетарной войны не избежать!», и все разумные, предельно цивилизованные обитатели тесной Планеты, повязанные между собой, понимали, что пессимисты правы, и ничего не предпринимали, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. Вместо этого какой-то свихнувшийся идиот первым нажал на ядерную кнопку, и кто это был, так и не выяснили. Хотелось бы, чтобы гада не прихлопнули разом, чтобы подольше побродил по выжженной им Планете, воя от боли в опустошённое пространство.
- А я бы хотел встретиться с ним на колодце, - поздно поднял короткий хвост торчком зазнавшийся дуэлянт.
Власт тихо, почти не разжимая губ, рассмеялся. И было понятно, что это ему не в привычку.
- Мы тоже не могли остаться в стороне. Слабым утешением может служить то, что не мы начали, что только защищались, уничтожая ракеты и беспилотники с ядерными боеголовками, нацеленные на нас, и пропуская те, что пролетали над нами. Утешение, конечно, слабое, но всё же, факт в оправдание. Несравнимо большим было удовлетворение от того, что успели, хоть и вчерне, обустроить подземный город, переведя туда наиболее ценные технологические производства, все лаборатории, весь исторический и научный архив, все компьютерные программные накопители, все стратегические запасы консервированного продовольствия, а вместе с этим и большую часть полезной научной и технической элиты, достаточных для автономного существования в изоляции от поверхности. Многое ещё требовалось сделать, но жить или, по крайней мере, существовать было можно.
- А как же остальные, как же вся Энтеррия? – в голосе коренного энтерийца слышались эмоциональные нотки осуждения и негодования, но Глава, сын и раб народа, не ответил.
- Более того, - продолжил, словно в оправдание, - мы успели запустить реактор электростанции и даже построить два закрытых стартовых комплекса для недостроенных звездолётов. И готовы были в любой наиболее опасный момент закрыть городские входные люки. С самого начала я был на электронном командном пункте, спрятанном глубоко в склоне горы, и мог через внешние телекамеры или специальные зеркально-оптические приспособления наблюдать всё, что творилось в пределах столичного региона и в его ближайших окрестностях. Спутниковая телесвязь позволяла видеть всю Энтеррию. И это было худшим из всех наказаний, которые я мог бы придумать для себя. Судя по шлейфам ракет и траекториям беспилотников, мы подверглись нападению со стороны народно-демократической империи серых. Они всегда точили на нас зуб за то, что мы умнее и богаче, и сейчас для них настало, наконец, время подлой мести. Уничтожить все заряды, веером сыпавшиеся на нас из многозарядных носителей с разделяющимися боеголовками, было невозможно. И вот в пределах города один за другим выросли огромные воронкообразные огненно-дымные грибы, расширяющиеся и закручивающиеся по спирали. Накрывшись выворачивающимися наружу шляпами, они медленно оседали, изогнувшись по ветру и сбрасывая на город горячий пепел и дождь-кипяток. От ударной волны дома, производственные здания, трубы валились по окружности как детские игрушки. Забытый транспорт отшвыривало от эпицентра грудой искорёженного дымящегося металлолома. Какие-то детали строений, целые авто, металлоконструкции крутились высоко в огненно-дымном смерче и падали вниз разодранными горящими комьями. Вихревые ветры огненного жара сжигали всё: и железо, и камень, деревья и столбы вспыхивали как спички, не оставляя следов. Горела земля, седели обожжённые скалы, одной яркой вспышкой выгорали оставшиеся ещё стоять дома с жутко зияющими пустыми оконными проёмами. Дымы, пожары, развалины, светящиеся мерцающими бледно-зелёными ионизированными бликами. И в дополнение, поднятые из моря светящиеся водовороты. Собрав в столбы морскую воду, они, казалось, и её подожгли, выбираясь из обмелевших водоёмов на сушу и заливая там пылающие развалины. Иссушающие клубящиеся грязно-белые пары накрыли уничтоженный город. Нет, всего не перескажешь, не передашь никакими словами – Энтеррии не стало! Было так тяжко, что хотелось выбежать из бункера и всё разом кончить, но я заставлял себя смотреть, запоминать, и потом пережил увиденное не один десяток раз в кошмарных снах
- А люди? – спросил Рамир осевшим от волнения скрипучим голосом. – Как они?
- Они? – пустой взгляд Власта был направлен поверх головы сына, словно он всё ещё вглядывался в то, как гибла Энтеррия. – А они – никак! Задыхаясь от недостатка съеденного огнём кислорода, они выползали из убежищ и тут же в сухом перегретом воздухе вспыхивали сине-багровыми факелами, стараясь поспешно содрать пылающую одежду, а потом и лопающуюся пузырями от жара кожу, и падали, скрючившись в неестественных позах и захлебнувшись радиаионизированным жаром. Иные, обгорев до коросты, до белеющих костей, лишившись глаз и ушей, брели, спотыкаясь, неведомо куда, протягивая сожжённые руки с лохмами обвисшей кожи, пока не теряли остатков сознания, и тоже падали, чтобы больше не встать, не мучиться. Многие ползли, извиваясь всем телом словно на горячей сковороде, другие сидели, прислонившись к развалинам, и безвольно ждали облегчающего конца. Это были уже не люди. Но и тем, кто пострадал меньше, не позавидуешь – их ждала скорая и неминуемая смерть от облучения.