Микрар и в этот раз был на своём месте в электронной библиотеке, удобно устроившись в пластиковом кресле и что-то перелистывая на экране монитора.
- Мик, - Рамир подошёл к нему, приветственно хлопнул по широкому плечу. – Я нашёл необычное растение, такого никогда раньше не встречал, и в оранжерее такого нет.
Микрар повернулся к нему, улыбаясь и радуясь горячности молодого друга.
- Где? – пропищал-прохрипел биохимик. У него, как и у всех энтериков, за ненадобностью почти атрофировались голосовые связки, да и горло с языком значительно уменьшились в отсутствие твёрдой пищи, а вместо зубов развились затверделые дёсны. - Где? – он перешёл на удобное телепатическое общение. В затемнённой комнате вокруг широкой лысины учёного обозначился еле видимый нимб заряженных частиц, колеблющийся в такт передаче телепатического сигнала.
- Недалеко от дельты Большой реки, в глубокой расселине, - назвал Рамир знакомое всем место и описал находку. – Что это? Как думаешь? – и озабоченно добавил: - И зачем он появился?
Микрар слегка улыбнулся, очевидно, догадываясь о природе находки.
- Сейчас посмотрим, - повернулся к монитору. Удлинённые тонкие пальцы его, закостеневшие на концах, быстро забегали по клавиатуре, и вот на экране стали появляться один за другим разноцветные растения самых разных форм и размеров. Рамир, никогда не углублявшийся в архивы флоры – ему они были неинтересны и не нужны в работе – глядел на незнакомое разнотравье с недоумением, разинув маленький рот от удивления, что такое вообще может быть.
- Вот он! – закричал в голос, увидев почти точную копию найдёныша. – Точь в точь!
Микрар увеличил изображение.
- Ты нашёл самый распространённый когда-то на Планете цветочный сорняк. Удивительно не то, что он возродился, а то, что выжил, сохраняясь в анабиозе очень долгое время и пережидая планетарные катаклизмы. Вот живучесть – нам бы такую! По-научному это… - назвал сорняк двумя сложными словами, не запечатлевшимися и не задержавшимися в нетренированном мозгу Рамира, который привык складывать информацию в электронику и при необходимости черпать её оттуда, - а в просторечии – ромашка голубая. Ты её сорвал?
- Нет, что ты! – новооткрыватель пискляво засмеялся, радуясь, что незнакомец опознан и остался жив.
- Думаю, что в той расселине, - продолжал опознаватель, - сконцентрировались самые благоприятные условия для сохранения семян, законсервированных давным-давно, и когда условия позволили, а там, вероятнее всего, более-менее влажно, тепло, затемнено и достаточно опустившегося воздуха, ромашка решила, что пора давать потомство. Всё живое, в конце концов, живёт для этого.
Рамир тяжко вздохнул:
- Всё, кроме нас, заблудившихся в цивилизационных соблазнах и попытавшихся изменить устоявшиеся законы природы.
- Не отчаивайся, - Мик снова улыбнулся по-дружески. – Совсем и ты не умрёшь. Наше локальное биоэлектромагнитное поле, служащее генератором физиологических процессов, источником эмоциональных чувств и накопителем информации, освободившись от умершего тела, уйдёт плазменным сгустком в космическое энергоинформационное поле и будет там жить, блуждая до тех пор, пока какой-нибудь астероид не захватит его и не занесёт на какую-нибудь планету с подходящим климатом и там, воспользовавшись несущей информацией, возбудит и оживит спящие микроорганизмы, даст им развитие и новую жизнь, и она будет похожа на нашу. И вообще я думаю, что все мы во вселенной происходим из единого информационно-энергетического ядра, и потому должны быть похожи друг на друга на всех живых планетах. Вот так и появится где-нибудь когда-нибудь новый Рамир.
- Утешил, - разочарованно протянул неутешный друг. – А нельзя ли нам здесь и побыстрее вернуться назад, в мир сорняков?
Микрар улыбнулся наигранной наивности товарища.
- После всех катастроф – исключено. Наша Планета умирает. Но ты не беспокойся, - усмехнулся горько, - мы исчезнем раньше.
- И ромашка?
- И она. – Помолчали, переваривая бесперспективное будущее. – Тоже улетучится мизерным комочком энергии в космическую бездну, чтобы снова когда-нибудь на какой-нибудь удачливой планете подтолкнуть к жизни новую ромашку. – Ещё помолчали, мысленно наблюдая далёкий полёт ромашкиной энергии. – Вот если бы качнуть нашу застоявшуюся планетишку, - мечтательно произнёс Микрар, обхватив затылок ладонями, откинув голову назад и устремив отрешённый взгляд куда-то вверх, - так, чтобы она завертелась, чтобы появилось устойчивое магнитное поле с устойчивыми полюсами, чтобы возродилась защитная оболочка, вот тогда… - и сам себя прервал, устыдившись нереальных мыслей. – Глупые фантазии!
- А что! – вскричал Рамир, ещё не потерявший эмоциональной энергии. – Бросим клич, соберём горожан, выйдем на поверхность, упрёмся в скалы и качнём синхронно много раз и в лад Планету в одну сторону в такт её колебаниям, - и засмеялся, довольный светлой дурацкой идеей. – Авось и сдвинется с места, завертится, а? – и ещё больше обрадовался тому, что у него, в отличие от горняков, ещё есть запал для надежды. Микрар тоже засмеялся, представив себе, как тысячи энтериков упираются ногами и руками в то, что пытаются сдвинуть. Глупее ничего не придумаешь! Но стало веселее.
- Больше десятка не уговорим, да и тех побросают в шахты как свихнувшихся. – И оба захохотали, ничуть не тяготясь трагическим финалом. – Ну, что, пойдём смотреть на гостя из прошлого?
Только собрались выйти, как дверь распахнулась, и на пороге появилась высвеченная снаружи фигура внимательно вглядывающейся в них Стерры.
- Чему веселитесь? Не того? – покрутила пальцем у виска.
Она была одной из самых ярых активисток молодёжного движения жиразов, выбравших лозунгом: «Живём только раз!» и потому не признающих никаких запретов и ограничений – «Как я хочу, так и должно быть!». Обоим хохотунам особенно не нравилось, что энергичная активистка совала свой коротенький нос везде и всюду, где не надо и куда её не звали. Не ждали, конечно, и приятели.
-------
Это самое движение возникло недавно и, всё более разрастаясь, расшатывало закреплённые жёсткой дисциплиной устои энтерийского общества. Добровольные участники движения ничего не требовали, ничем не возмущались, не пытались что-то изменить, они просто жили по своим понятиям, основными из которых были: всё должно быть предельно просто, главное – это я и мои желания, а среди них – тусовка с оглушительной ритмичной музыкой, наркотики, свободные танцы и немного секса. На большой их уже не хватало. Они не требовали ни должностей, ни привилегий, соглашаясь на любую работу, куда бы их ни послали, и выполняли задания согласно нормам, но не более, понимая, что не выполнив, могут загреметь в подземный сборник. На работе жили по общим законам, а вне работы – по тусовочному беззаконию, отгораживаясь от общественной жизни города. В тусовке они были все равны и все вроде бы главные, и даже там каждый жил своей отдельной жизнью, нисколько не интересуясь жизнью соседей. Для общего развития города они были интеллектуальным и моральным тупиком, грозившим заполниться до катастрофического предела, когда старшие энтерики уже не смогут выполнять функции строительства и обновления необходимой для выживания инфраструктуры и обеспечивающего её производства. Но молодых это мало беспокоило. Ими напрочь отвергались все мысли о будущем, так же как и жалость, сострадание, участливость, желание защитить слабого и помочь страждущему. Им ничего не стоило убить неприятного для них человека, наврать с гору ради развлечения. Моральных заповедей и ограничений не существовало: бери всё сейчас и сколько хочется! Любовь превратилась в старческий анахронизм, не достойный даже упоминания. Всеобщее равнодушие как язва разъедало молодое поколение энтериков, предопределяя всеобщее самоубийство.