Последний дар утраченного рая. Поэты русской эмиграции 1920–1940-х годов

Основатель этого направления – Георгий Адамович, поэт-акмеист, друг Николая Гумилева и Георгия Иванова, участник «Цеха поэтов», еще до революции издавший два сборника стихов. Он много писал о том, какими должны быть стихи. По его словам, творчество – это «правда слова, соединенная с правдой чувства». Главные темы в поэзии «парижской ноты» – одиночество, любовь и смерть, а за простыми точным словами всегда должен сквозить «трансцендентальный ветерок», и чтобы все слегка двоилось… Как говорил Георгий Адамович, «грусть мира поручена стихам».

Этому направлению принадлежало несколько поэтов из молодого поколения эмигрантов: Юрий Мандельштам, Ирина Кнорринг, талантливейший Анатолий Штейгер – все они рано ушли из жизни.

В сборнике представлено также несколько других поэтов первой волны эмиграции, шедших своим путем и не принадлежавших ни одному из направлений: Вера Булич, Юрий Одарченко, Лидия Алексеева. О каждом из них, как, впрочем, и вообще о каждом из поэтов, чьи стихи вошли в эту книгу, можно было бы написать отдельную новеллу, а о некоторых и целый роман, остросюжетный и захватывающий. Права была Ахматова, заметившая во время судебного процесса над Бродским: «Какую биографию, однако, делают нашему рыжему!» Поэту, чтобы состояться, необходима «био-

графия» – глубокий опыт жизни. Мы предлагаем читателям лишь краткие, пунктирные биографические сведения об авторах, с чьими стихами они познакомятся. Нам не удалось найти сведений о наследниках некоторых поэтов, приносим правообладателям глубочайшие извинения и просим их любезно откликнуться.

Судьбы поэтов были разными, но есть в них одна общая черта: все они больше всего хотели вновь оказаться на родине – хотя бы своими стихами. Это нужно не только поэтам, но и нам, читателям.

Вячеслав Иванов (1866–1949)

Язык

Родная речь певцу земля родная:
В ней предков неразменный клад лежит,
И на́шептом дубровным ворожит
Внушенных небом песен мать земная.

Как было древле, – глубь заповедна́я
Зачатий ждет, и дух над ней кружит…
И сила недр, полна, в лозе бежит,
Словесных гроздий сладость наливная.

Прославленная, светится, звеня
С отгулом сфер, звучащих издалеча,
Стихия светом умного огня.

И вещий гимн, их свадебная встреча;
Как угль, в алмаз замкнувший солнце дня, —
Творенья духоносного предтеча.

1927

««У лукоморья дуб зеленый…»…»

«У лукоморья дуб зеленый…»
Он над пучиною соленой
 Певцом посажен при луке,
 Растет в молве укорененный,
Укорененный в языке.

И небылица былью станет,
Коли певец ее помянет,
Коль имя ей умел наречь.
Отступит море, – дуб не вянет,
Пока жива родная речь.

1944

Константин Бальмонт (1867–1942)

Здесь и там

Здесь гулкий Париж и повторны погудки,
Хотя и на новый, но ведомый лад.
     А там на черте бочагов – незабудки,
     И в чаще – давнишний алкаемый клад.

Здесь вихри и рокоты слова и славы,
Но душами правит летучая мышь.
     Там в пряном цветенье болотные травы,
     Безбрежное поле, бездонная тишь.

Здесь в близком и в точном – расчисленный разум,
Чуть глянут провалы, он шепчет: «Засыпь».
     Там стебли дурмана с их ядом и сглазом,
     И стонет в болотах зловещая выпь.

Здесь вежливо холодны к Бесу и к Богу,
И путь по земным направляют звездам.
     Молю тебя, Вышний, построй мне дорогу,
     Чтоб быть мне хоть мертвым в желаемом там.

1929

Разлучность

Я с вами разлучен, деревья,
    Кругом ненужный мне Париж,
А там, где вы, вдали кочевья
Звенящих пчел, улыбка девья
И солнце – праздник каждодневья.
    Зеленовейность, воля, тишь.
А там, где вы, любая мушка
    Звенит Создателю хвалы,
Лесная вся в цветах опушка,
И, одиноких грез подружка,
Кукует гулкая кукушка
    В душистом царстве нежной мглы.
Я с вами разлучен, щеглята,
    Что звонко пели мне в окно,
Вся вольность от меня отъята,
И все мое неволей взято,
Мне помнится – я жил когда-то,
Но это было так давно.