Пламя осветило его красивое, резко очерченное лицо и отразилось в глубине серых глаз.
Речел повернулась и отошла к пировавшим женщинам. По пути она подошла к столику вождя, задала вопрос и оказалась втянутой в беседу.
Драммонд со странным выражением глядел на Грибердсона. Увидев, что англичанин заметил его взгляд, он опустил глаза. Через три дня они снялись с места и ушли. Попытки войти в контакт с соседним племенем закончились неудачей. Племя тут же откочевало к северу.
На четвертую ночь после того, как они покинули будущий Мадрид, кто-то просунул ствол ружья в шатер Грибердсона и фон Биллмана и начал стрелять не целясь. После пятого выстрела ствол исчез и стрелявший убежал.
Если бы этот человек провел стволом по окружности, находившиеся в шатре не уцелели бы. Тяжесть и скорость полета этих пуль столь велики, что любое попадание было бы смертельным.
Но нападавший совершил ошибку: вместо того, чтобы стрелять в стену, он разрядил ружье в дверной проем. Мушка сместилась лишь на несколько дюймов. Этого было достаточно, чтобы пули миновали один из больших камней, служивших подпорками внутри хижины. Рикошетом отлетев от валуна, они пробили стену и ушли в темноту.
Оба жильца были невредимы, но оглушены выстрелами. Секунд двадцать или около этого они сидели, не двигаясь, не слыша, как шлепает по камням кожаная обувь преступника.
Затем Грибердсон прихватил ружье, выбил ударом плеча дверь и выскочил наружу.
Выстрелы разбудили весь лагерь. Люди запаливали сучья в углях очагов и выбегали из шатров с факелами.
Грибердсон, не медля ни секунды, приказал сделать перекличку. Таммаш и Гламуг выстроили людей и каждому велели назвать имя.
Прежде чем закончилась перекличка, где-то в темноте выстрелило ружье. Пуля оцарапала плечо Грибердсона. Он упал и откатился во тьму, куда не доставал свет факела, затем встал и стал красться к ближайшим кустам.
Англичанин обладал большим опытом жизни в лесах. Зимой и летом он мог ходить в зарослях совершенно бесшумно. Но человек, на которого он сейчас охотился, родился в мире, где, чтобы не погибнуть, нужно было быть одним целым с природой, он беззвучно растворился в глубине леса. Грибердсон все же обнаружил его следы и пошел параллельным курсом. Начался снегопад, и он подумал, что еще немного и следы занесет. К тому же он сам, если не вернется сейчас в лагерь, может заблудиться или увязнуть в болоте.
Ветер усилился и снег летел большими хлопьями, когда Грибердсон вернулся. Англичанин вновь приказал провести перекличку и терпеливо ждал в стороне. Он искал Дубхаба и не находил его, но тот сам вышел из шатра, сказав, что спрятался, когда из кустов стали стрелять.
Все были на месте - очевидно стрелявший сделал круг и, воспользовавшись всеобщим переполохом, вернулся в лагерь На мгновение Грибердсон почувствовал к нему уважение и улыбнулся.
- Зажгите побольше факелов, - приказал он. - Роберт, установите в нашей хижине приборы и освещение. Мы проведем парафиновый тест.
Фон Биллман обратился к воташимгам на языке племени. Он сказал, что когда человек стреляет из ружья, на его руках и одежде остаются мельчайшие следы пороха. Эти следы можно обнаружить при помощи вещества, которое называется парафин. И найти стрелявшего будет несложно, если обследовать руки и одежду всех людей, за исключением тех, кто был на виду, когда стреляли из кустов. Известив туземцев о предстоящем испытании, фон Биллман обратился к Грибердсону:
- Мне никогда не приходилось слышать об этом тесте, Джон. Это что, из вашей коллекции древностей?
- В свое время парафиновый тест применялся, и не без успеха, Роберт, - сказал тот. - Но применялся он совсем по другому. Даже если бы у нас и был парафин, мы ничего не смогли бы добиться в этих условиях. Но дело не в этом. Я думаю, вор поверит, что мы способны его раскрыть.
Вдруг Дубхаб бросился бежать. Он миновал Гламуга, Таммаша и Ангрогрима. Короткие ноги охотника бешено мелькали, а лицо перекосилось от ужаса.
Рука Грибердсона шевельнулась, и в ней неожиданно оказался нож. Англичанин бросил его. Нож мелькнул в свете факелов и вонзился в спину дикаря.
Позднее Грибердсон говорил, что его не смутил такой исход дела. Он не хотел затевать процесс, который мог слишком болезненно отразиться на семье Дубхаба, да и не было причин заставлять человека страдать.
К тому же, если бы не удалось его поймать, он мог бы добраться до ружья и воспользоваться им.
Для остальных ученых потрясение было велико, но оно было бы еще больше, не имей они возможности привыкнуть к этому миру. В той эпохе, из которой они пришли, правосудие осуществлялось порой необычайно медленно.
Все, что можно было сделать для того, чтобы соблюсти права обвиняемых и обвинителей, делалось неукоснительно.
Более того, никто и нигде не подвергался наказанию за преступление шестидесятидневной давности. Да и заключение применялось лишь к социально опасным индивидуумам на время, которое требовалось для прохождения терапии.
Грибердсон, прервав общее молчание, сказал:
- Не думаю, что нам удастся разыскать ружье.
- А больше вы ни о чем не думаете? - крикнула Речел. - Боже мой, да вы только что закололи его, как скотину! У него не оставалось ни единого шанса на спасение. Вы судили, приговорили и покарали его за две секунды. Грибердсон не ответил. Он выдернул из трупа свой нож, вытер его, подошел к Таммашу и Гламугу и коротко переговорил с ними.
Ангрогрим отволок тело Дубхаба к его шатру и бросил в нескольких футах от входа. Амага, Абинал, Ламинак и Нелиска, бледные, с сухими глазами, некоторое время смотрели на труп, затем ушли в шатер и завесили полог.
К утру труп окоченел на морозе. Похороны заняли весь день. Дубхаб был погребен под кучей камней, и женщины громким плачем проводили его в загробный мир. То, что он совершил преступление, не имело значения, он был из племени и поэтому имел право на почести, положенные храброму воину и хорошему охотнику, каким он и был большую часть своей жизни. Когда похороны закончились, Грибердсон узнал, какие обязанности возложил на свои плечи убив Дубхаба. Теперь он отвечал за его семью и должен был обеспечивать ее едой. Отношение Абинала к англичанину не изменилось, но когда он вырастет, ему предстоит сделать выбор: простить Грибердсона или убить его. Он знал об этом, и все остальные знали, но пока об этом следовало забыть.
Амагу не беспокоило, кто будет о ней заботиться. Грибердсон обещал, что будет защищать ее и приносить мясо. Но жить с ней как муж он не станет.
Это заявление привело женщину в бешенство, поскольку совет решил, что Грибердсон должен во всем заменить ей Дубхаба. Грибердсон же ответил, что его это просто не интересует. Амага обо всем сообщила старейшинам, но впервые за всю историю племя не стало наказывать нарушителя обычая.
Женщина молча смирилась, но вскоре в ее голове возникла другая идея: может быть, Грибердсон предпочитает взять в подруги красивую и трудолюбивую Нелиску?
Грибердсон ответил, что подумает. Речел была потрясена подобным ответом. Драммонд ухмылялся, но молчал.
Нелиска была счастлива. Еще бы! Такой могущественный воин, полубог мог стать ее мужем.
Ламинак плакала и пряталась.
- Но ведь вам, Джон, - сказала Речел, - через несколько лет предстоит уйти. Вы что, так и бросите ее? Или хотите прихватить с собой в качестве образца? Это ведь жестоко. Ей никогда не привыкнуть к нашему миру. Она дитя племени и умрет, если расстанется со своим народом.
- Я сказал, что подумаю, - сказал Грибердсон. - Я не говорил, когда приму решение. Боюсь, что к тому времени, когда я осмелюсь сделать ей предложение, она будет уже замужем.
После этого Речел сказала Драммонду:
- Сомневаюсь, что когда-то смогу понять этого человека. Его мыслительные процессы протекают слишком глубоко. А может быть, они просто очень противоречивы. Иногда в нем проявляется нечто не совсем человеческое.
- Время заставляет человека оставаться человеком, - сказал Драммонд. - Но вечность способна выработать у него нечеловеческую сущность. Может быть, он не совсем человек, но мне не хочется обсуждать с тобой нелепое предположение, что кто-то там изобрел эликсир. Я не могу даже поверить в существование средства, дающего бессмертие. Тем более в девятнадцатом веке, в котором, по-твоему, родился Грибердсон. Неудачи с первыми машинами времени и барьер после 1870 года говорят лишь о том, что что-то было нарушено.