— ПУСТИТЕ, ГОВОРЮ! — орал Монк, до сих пор ничуть не успокоившийся. — Этот придурок сначала заплатит мне за детали, а потом...
Трое окруживших Монка прохожих еле-еле удерживали его на месте, и крошечные зеленые глазки на раскрасневшемся лице толстяка метали молнии.
— Тебе лучше исчезнуть, — шепнула Кэти, пихая доску Сэму под мышку. — Пока он не опомнился!
— А тебе он ничего не?..
— Ой, не беспокойся, у меня к нему есть подход. И к тому же еще не факт, что его платы испортились! Мы собирались проапгрейдить компьютеры в клубе. Монк круто в этом разбирается, так что...
Монк круто разбирается в компьютерах? Так у него что же, есть мозг?
Кэти продолжала улыбаться.
— Сейчас доберется до своих обожаемых системных блоков и напрочь про тебя забудет. Так что давай, катись, увидимся в субботу.
Она едва заметно махнула ему рукой, и Сэм поспешил убраться. И очень вовремя, потому что Монк разорался пуще прежнего:
— ФОЛКНЕР, УРОД! ЗАПЛАТИШЬ СВОИМИ ЗУБАМИ, ПОНЯЛ??
2 КАМЕНЬ
Книжная лавка Аллана Фолкнера находилась в одном из тех старых кварталов Сент-Мэри, которые последние тридцать или сорок лет всё явственнее приходили в упадок. Выбор крошечного викторианского домика в два этажа, с обшарпанными голубыми колоннами и выцветшими ставнями, втиснутого между двумя другими домами, еще более обветшалыми, объяснить было крайне трудно — тем более что все остальные уважающие себя торговцы давным-давно покинули улицу Барнбойм. Там обитало только несколько старичков — таких же ветхих, как фасады их домиков. Рано утром они, будто призраки, молча выходили из дверей, а к девяти утра уже возвращались с корзинками, наполненными продуктами, и торопливо расходились по домам, запирая за собой дверь на два оборота замка.
При таком положении дел совсем не казалось удивительным, что открытие книжной лавки не вызвало большого ажиотажа среди жителей улицы. В лучшем случае от них можно было услышать «здравствуйте» и «всего доброго», немного резких рассуждений о том, что посетитель (бывают же нахалы!), паркуясь рядом с лавкой, заехал машиной на тротуар, или о том, что Сэм, когда возвращается из школы, невыносимо скрежещет своим скейтом. Вот и всё. Один только дядя Макс, добрый глуховатый старик, живущий через три дома от лавки, иногда удостаивал Аллана и Сэма беседой. Правда, беседы получались странные, потому что каждую фразу приходилось орать несколько раз ему в самое ухо, и это сильно усложняло общение.
Почему же отец выбрал для книжной лавки такой мрачный и всеми забытый уголок? «Чтобы отгородиться от шумного мира, — утверждала бабушка, — и укрыться от толпы». Когда Аллан продал их симпатичный дом в Бель-Эйре (слишком многое там напоминало Элайзу) и принялся подыскивать подходящее место для своей лавки, на самом деле он искал место для убежища. А жить в убежище — это не слишком весело, когда тебе тринадцать, почти четырнадцать, когда ты потерял мать и больше всего тебя привлекают торговые центры, искусственный свет, шум и скорость.
Сэм поднялся на крыльцо, оглядываясь по сторонам. Всё спокойно, нигде ни шороха. Он не был уверен, что поступил правильно, заявившись сюда. Может, надо было предупредить бабушку? Но, в конце концов, соревнование отменили, впереди целый свободный выходной, и к тому же у него сегодня день рождения. Что плохого в том, чтобы забежать к себе домой? Ведь это всё еще его дом, правильно? Забрать кое-какие диски, покопаться в старом хламе... «И заодно проверить, не вернулся ли случайно папа, — шепотом добавил внутренний голос. — Ну или, может, оставил какую-нибудь подсказку о том, куда уезжает». Дедушка, правда, на этой неделе уже два раза заглядывал в лавку, но кто знает?
Сэм повернул ключ в замке. Дверь со скрипом открылась, и вывеска «Антикварные книги Фолкнера» качнулась над головой.
— Папа?
Никто не отозвался. Сэм прошел через небольшую прихожую, миновал просторный зал, заставленный шкафами, плотно забитыми книгами, — совсем как в библиотеке. Кроме шкафов здесь были столы и стулья, чтобы можно было присесть и полистать книгу, а также два дивана, оборудованные галогенными лампами, — чтобы читать со всеми удобствами. Большая часть денег, вырученных от продажи дома в Бель-Эйре, пошла на эти пожелтевшие страницы и кожаные переплеты. Но как отцу удалось собрать такое количество антикварных книг, оставалось не меньшей загадкой, чем то, как он ухитрялся привлекать в магазин клиентов. Вполне вероятно, что дедушка и бабушка время от времени раскошеливались и помогали ему.
Сэм прошел на кухню. Всё было в идеальном порядке. Посудомоечная машина — пустая и, судя по чпоку, который издала дверца, когда он ее открыл, стояла закрытой уже много дней. Холодильник — почти пустой, если не считать просроченных йогуртов, пластмассовой упаковки сосисок (пластиковой, всегда поправляла бабушка) и двух бутылок пива. В последнее время здесь никто не пировал. Сэм поднялся на второй этаж и, когда вошел к себе в комнату, ничего не смог поделать с сердцем: оно екнуло. Постеры с Тони Хоуком и Вигго Мортенсеном на стенах, коллекция старинных машинок (это вам не обрезки ногтей!), его рисунки и гитара, оставшаяся с тех времен, когда он не очень успешно пытался научиться на ней играть. Впрочем, он пришел сюда не для того, чтобы оплакивать судьбу. Бросив в сумку два старых диска — будет чем оправдать свой визит сюда, — Сэм отправился исследовать отцовский кабинет. К сожалению, на письменном столе не лежало письмо с объяснениями, ни в одном из ящиков не нашлось документа, который пролил бы свет на исчезновение отца, и в мусорной корзине не обнаружилось квитанции от туристического агентства. Что же касается шкафов с одеждой в спальне, то, насколько Сэм мог судить, почти вся отцовская одежда была на месте, и три его больших желтых чемодана тоже никуда не делись.