И надо же случиться такому: после столь щедрых похвал ее нынче объявляют неблагонамеренной, направленной против правительства, якобы в ней выражено сочувствие мятежникам четырнадцатого декабря…
От одной этой мысли у президента сердце будто обрывается и зуб на зуб не попадает. До сих пор он часто просыпается по ночам в холодном поту: ему снится та зловещая ночь, когда по приказу императора он в собственной карете отвозил в крепость арестованных мятежников, тех самых, которые еще недавно бывали у него в доме и вели мирные беседы об отечественной словесности и художествах.
В такие ночи Алексей Николаевич уже больше не в силах уснуть: из глубины спальни, как когда-то в карете, на него направлены презрительные взоры. Прошло почти два года с той памятной ночи, а он все не может забыть эти взгляды, оставившие в его душе свое жало…
С тех пор у него в душе растет ненависть к тем, кто образом мыслей напоминает ему тайных свидетелей его позора.
После событий четырнадцатого декабря президент правит еще более твердой рукой во вверенной ему Академии художеств: ввел там телесные наказания, не допускает в ее стены выходцев из низших сословий, поощряет обыски в спальнях академистов и требует от инспекторов и надзирателей, чтобы те вскрывали и читали письма воспитанников.
До сего времени президент был спокоен за академию, уверенный в том, что никакое крамольное семя там не пустит ростки. А нынче он с ужасом представляет себе, с какой усмешкой обратит к нему свое лицо граф Бенкендорф и этаким язвительным тоном спросит:
— Что это там стряслось у вас в академии?
Или еще хуже — а вдруг слухи дошли уже до самого государя?
Оленин неимоверным усилием воли подавляет внутреннюю дрожь. Он не позволит себе больше распускаться. Надо самому принять меры в отношении академиста Иванова и сделать это до того, пока слухи распространятся по Петербургу.
Президент яростно звонит в колокольчик…
В квартире профессора Академии художеств Андрея Ивановича Иванова происходило нечто непонятное: вот уже второй час, как Андрей Иванович заперся с сыном Александром в кабинете. Жена и дочери не могли их дозваться, хотя час обеда давно настал. Время от времени доносился громкий голос Андрея Ивановича, повторявшего:
— Только в Китай, и — незамедлительно!..
Домашние никак не могли уразуметь, о чем ведется речь за плотно запертой дверью и отчего так часто упоминается Китай.
Правда, жене и дочерям Андрея Ивановича было известно, что незадолго до этого он написал образа для посольской церкви в Пекине, но деньги были уже получены, и никакого повода для беседы о Китае, тем более тайной от семьи, казалось бы, не могло быть.
А в кабинете отец с ужасом рассказывал сыну, что с недавнего времени в академии его недруги только тем и заняты, что шепчутся по углам, а как только он приближается, тотчас умолкают… Но все же он дознался, что враги плетут козни вокруг картины Александра, бывшей на последней выставке, что в ней увидели сатиру.
— За это нынче в Сибирь ссылают, — предупредили его друзья.
Испуганный отец бросился к своим покровителям, и кто-то из них посоветовал ему воспользоваться связями с посольством в Пекине и скорее отправить сына на службу в Китай, пока начальство не приняло мер.
— Тебе, Александр, одна дорога — только в Китай, и — незамедлительно! — без конца повторял Андрей Иванович.
Александр, обычно во всем покорный отцу, на этот раз воспротивился его решению. Далекий, неведомый Китай, куда русских чиновников посылали не менее, чем на десять лет, казался ему страшнее Сибири.
Неизвестно, как долго затянулся бы спор между отцом и сыном. Его прервал громкий стук в дверь и голос жены, требующей, чтобы Андрей Иванович вышел к посланному из академии.
Когда оба Ивановы вышли, посланный объявил, что завтра поутру Александр Иванов обязан явиться к президенту.
Александр Иванов стоял посреди огромного кабинета президента, опустив глаза.
Из глубины кабинета до него доносились страшные слова:
— Ну, явился, бунтовщик, втайне сочувствующий мятежникам, врагам государя и отечества? Ты не только им сочувствуешь, но и богохульствуешь к тому же. В изображении сюжета из священного писания ты вместо благоговейного трепета в исполнении оного решился, дерзкий, напомнить… Скажи — на что намекает в твоей картине Иосиф, простерший руку к барельефу на стене темницы, где изображена казнь египетская? Отвечай, каналья!..