Сейчас он просто шел.
До него донесся сладковатый запах платана. Он всегда считал, что это дерево здесь не растет, но скорее всего, он просто не замечал. Вдохнув настолько глубоко, насколько мог в нынешнем состоянии, он мысленно перенесся на пять лет назад, в гостеприимную Грецию. Однажды на площади, прямо посреди улицы, он увидел вековое дерево, источавшее такой же сладковатый аромат. Мощное дерево заслонило собой почти целую площадь. Помнится, он сорвал тогда листочек с резными краями и положил в книжку. Где она сейчас, интересно?
Следом на его пути попались пара лиственниц, обрамлявших вход в парк. Проходя мимо деревьев, он вдохнул их хвойный аромат. Удивился, что его не скрутил удушающий кашель, как это было обычно. Ни сейчас, ни тогда, когда он любовался платаном. Наверное, один только запах этих чудесных деревьев благотворно подействовал на него, притупляя бдительность клеток-оккупантов внутри.
Ему вспомнилась теплая хорватская ночь, шум прибоя и мохнатые лапы сосен, спускавшиеся прямо к морю. Вновь и вновь вспоминал он их хвойный аромат и ковер иголок под ногами. Улыбнулся воспоминаниям о шишках, то и дело норовившим попасться под ногу и повалить его навзничь.
Неподалеку строители свалили кучу белоснежного песка. И где только они нашли его? Однако мужчина средних лет, одетый в зимнее пальто, не видел их. Перед его глазами простиралась безбрежная гладь океана, он слышал мирный шепот доминиканских пальм. И только сейчас он понял, как дорога была ему каждая крупица, каждая деталь его путешествий, которые он раньше просто собирал для коллекции.
Он прошел мимо какого-то кафе. «Настоящее туретское кофе!», — гласил рекламный щит, раскорячившийся посреди дороги. Раньше он бы возмутился грамотностью хозяев щита, а сейчас просто грустно вздохнул.
Какая разница, как в раю люди пишут слово «турецкий» и какого рода будет там кофе.
На мгновение во рту вновь возник терпкий вкус свежесваренного кофе, того, что когда-то он пробовал в Стамбуле. И уже через минуту сменился горьким сожалением.
Впереди шел старенький дед в линялой майке с надписью Bangkok. Видимо, кто-то из внуков привез это ему. Интересно, идет ли сейчас там дождь, как шел тогда, когда там был он, средних лет гражданин в ветхом пальто. Больше всего на свете ему хотелось бы дожить до тех лет, когда и его внуки привозили бы ему сувениры на память.
«Либерти, ко мне!», — услышал он и вздрогнул. Кто-то звал свою собаку. Когда-то он был удивлен, узнав, что в короне статуи Свободы (Statue of Liberty) в Нью-Йорке есть место и для посетителей. Нечасто можно видеть памятники, внутрь которых можно вот просто так взять и залезть.
Так брел он, словно древние четки перебирая в памяти свои самые драгоценные сокровища, — свои воспоминания.
Ему было жалко со этим всем расставаться.
Он знал, что если жизнь даст ему хотя бы еще один шанс или маленький шансик поехать куда-нибудь, он никогда больше не будет обходиться с ним столь бесцеремонно. Он пошлет куда подальше всех этих друзей и все эти фотоальбомы. Все, что он будет делать, это впитывать в себя каждый момент. Никогда не знаешь, сколько еще вдохов и выдохов у тебя будет, и сколько еще моментов ты застанешь.
Зря он их все так бездарно растратил.
Он подошел к дому почти на автомате. Вот и знакомая детская площадка. Опять мамаши занервничали. На этот раз он это заметил. Он вздохнул и уже было направился к дому, как за спиной услышал пронзительный визг тормозов и раздирающий сердце на части женский крик.
Обернувшись, он как в замедленном кино увидел мальчугана, выскочившего на дорогу за красивым надувным мячом, казавшимся неестественно ярким на серой от грязи дороге. Еще доля секунды, и мужчина в пальто со скоростью пули вылетел вслед за ним. В последний момент он успел спихнуть ребенка с дороги в канаву. А потом все погрузилось в черный, липкий мрак.
«Доктор, он открыл глаза», услышал он где-то очень далеко от себя. Свет резал глаза. Его страшно тошнило. Через некоторое время он смог различать людей и предметы вокруг себя. И еще через некоторое время заговорил.