…Галка раскладывает на полотенце снедь, какую прихватили с собой на обед. Тут и огурцы, и редис, лук зелёный и зелёный же чеснок веником, кольца полтавской колбасы, варёные яйца, холодные котлеты, четыре бутылки пива, только что вынутые из мокрого песка у самой кромки воды, трёхлитровая банка компота. Есть и баклажечка со спиртом.
Дружно работают челюсти. Разбавленный пивом и компотом спирт кружит молодые головы… Завтра воскресение, послезавтра на вторую смену… Можно пляжиться до самого захода солнца…
…Афанасий провожает домой Галку, поскольку он единственный холостяк и вполне располагает своим временем…
…Июльские сумерки медленно ползут с востока… Вот и домик на окраине города, где Галка живёт с матерью и бабкой. Домик спрятался в густой зелени вишен, и кажется, что это не окраина большого города, а тихое село где-нибудь в распадке меж крутых холмов правобережья Украины…
…Подзадоренный хмелем, укрытый бархатным одеялом летней ночи, Афанасий ласкает Галкино тело, податливое и пышное…
…Первые лучи воскресного солнца будят Афанасия. Незнакомая комната, старая железная кровать, мягкая перина… Рядом на подушке Галкина голова в папильотках…
«Господи, что же это? — думает Афанасий. — Как попал я сюда? Зачем эта чужая женщина здесь рядом?». Острый запах пота и кислятины сжимают ему сердце клещами безнадюги. «Неужели я её врезал? Боже, Боже… Ничего не помню…»
…За завтраком Афанасий впервые так напился, что едва на другой день был в состоянии выйти во вторую смену…
Через пол года без сожаления они разошлись…
— выводит тенор за стеной. Нравится Афанасию эта песня. А кто поёт — не знает. Хорошо поёт, душевно. Нет у него друзей — боевых спутников. Те, с кем полз к последней амбразуре, плюющейся свинцом, либо погибли, либо уехали вскоре по домам, не успев похлебать из одного котелка с Афоней. Война кончилась. Но всё равно, очень любит он эту песню…
…«Опять, Сиротин, выступаешь не по делу. Хоть бы посоветовался со старшими товарищами, с мастером, со мной! Шутка ли, первый в мире конвейер точных приборов! К Сталинской премии представили его создателей, а ты на собрании — «Никому не нужен! — говоришь, — Не обеспечен деталями, стоять будет». — Не в том дело, что стоять будет! Может быть, действительно, иногда будут простои. Но первый ведь! Не сразу Москва строилась! А то, что морёным дубом отделан, так сам знаешь, иностранные делегации посещают наш цех. Будет что показать. Ты ведь дома приборку делаешь, прежде чем гостей звать? Так и тянет тебя на выступления! Тот раз вылез со своим почином ни к селу ни к городу. Когда и какой почин нужен, скажут «там», — и начальник цеха тычет своим коротким перстом в небо, — Почин — это политический акт, зовущий на трудовой подвиг! Следовательно, кому и когда его выдвигать, — решают «там». А то нашелся, видите ли, какой-то Сиротин! Ведь кто выдвигает почин — это тоже большая партийная политика… Горе мне с тобой, Сиротин. Неорганизованный ты какой-то, Сиротин. Сам по себе. Одно слово — твоя фамилия тебе соответствует». — «Ваша тоже, Нина Андреевна», — нехотя выдавливает из себя Афанасий, глядя в глаза этой маленькой круглой женщине, чем-то похожей лицом на императрицу Екатерину II-ю с портрета художника Левицкого. — «Ты что, хочешь сказать, что я кухарка, если у меня фамилия Кухарь? Не ожидала от тебя, Сиротин, такой грубости», — обиделась начальник цеха. — «А что вы обижаетесь? Сами, небось, на политинформации вчера говорили, что Ленин считал кухарку вполне достойным государственным управителем…»
…Опять Афанасий напился в усмерть, благо получку в этот день выдали… Как попал в только что учреждённый вытрезвитель — не помнил…
…«Вот, товарищи, до чего доводит пьянка, — выступает на собрании Нина Андреевна, — Нет сил терпеть дальше это безобразие! Поддерживаю предложение комсорга товарища Хлебопёкова о переводе слесаря-сборщика Сиротина за систематическое пьянство и нарушение общественного порядка на месяц в грузчики!»…
…«Эк, тебя развезло с бутылки! С виду вроде нормальный мужик, а ты…» — это уже Надежда, кладовщица склада готовой продукции, где Афанасий отбывает наказание. Надежда лет на пять старше Афанасия.
«Э-э-эх, — вздыхает Афанасий, — То ж у меня, видать, наследственное. Батя сколько помню пил, вот и у меня организм предрасположен», — заплетающимся языком выдавливает из себя он. — «Ну да, вон мой родитель как пил, можно сказать, сгорел от водки, а я — ничего. Могу наровне с грузчиками запросто бутылку употребить. Потому и поставили на склад». — «Ты, Надежда, баба здоровая. Не по моим силам…», — лепечет Афанасий и тянется за стаканом. — «Дурачок! Хороший ты хлопец. Видать добрый, да беспризорный… Найди себе хорошую бабу. Вон сколько их безмужних, бери — не хочу. А мои-то женишки пали смертью храбрых за Родину, за Сталина… Што ж мне, конец света?.. Вот и перебираю вас, как гнилую картошку… Уж не суди…» — пьянея говорит Надежда…