Выбрать главу

Сегодня же я хотел проснуться на рассвете, чтобы успеть просмотреть рукопись моей книги о суфийском движении и его влиянии на арабскую философию и мировую мысль. Нужно было отнести ее в типографию, а оттуда бежать к хирургу, советовавшему мне удалить желчный пузырь, который, согласно результатам рентгена, полон камней и потому может разорваться в любой момент. Но я проснулся в полночь – и разбудил меня не желчный пузырь, не молчаливая рукопись, а голос, непонятно откуда раздавшийся и непонятно что вбивший мне в барабанную перепонку:

– Встань и простись с Последним днем!

Какой «Последний день» он имеет в виду? Люди обычно считают, что один день заполняет собою ровно двадцать четыре часа, тянущиеся от одной полуночи к следующей, но значит ли это, что «Последний день», небрежно брошенный голосом, начинается сейчас и заканчивается спустя сутки? А что голос сказал бы о космонавте, который, облетев землю семнадцать раз за двадцать пять часов, семнадцать раз наблюдал восход солнца и семнадцать раз вглядывался в его закат? А что голос скажет о другом космонавте, который, кружа вокруг полюса планеты, не видит ни одного заката? Если у полюса не бывает ночи, то что же такое этот «день»? Когда он начинается и кончается? Каким там бывает «Последний день»?

Предположим, что голос имел в виду день, тянущийся от одной полуночи до другой. Но почему он назвал его «последним»? Он станет последним в моей жизни или же в жизни всего мира? Существуют ведь религии, что проповедуют наступление Последнего дня, к которому их адепты должны готовить свои добрые дела; в тот день каждый человек будет вознагражден по заслугам: праведники войдут в рай, где под их ногами будут течь реки вина и меда, а грешники отправятся в адское пламя… Неужто за этим днем придет День расплаты? Или уже завтра государства, играющие оружием массового поражения, взорвут свои снаряды и уничтожат все живое на суше и в море, превратят Землю в одну безжизненную пустыню? Неужели завтрашняя война положит предел этому последнему дню человечества?

Если все это так, то почему голос выбрал именно меня для того, чтобы сообщить об этом и дать возможность «попрощаться с Последним днем»? Если бы он так же беспардонно разбудил и других людей, то каждое окошко в деревне зажглось бы, подобно моему, электрическим светом. Но нет – тьма обволакивает деревню и все, что спит в ней, а воцарившаяся страшная тишина пугает меня невиданной своей глубиной: собаки не лают, цикады не стрекочут, вода не шумит, ветер не свистит, листья деревьев не перешептываются друг с другом.

Нет-нет, «Последний день», о котором говорил мне голос – это мой (и только мой) день. В этом нет ни капли сомнения. Это – последний мой рывок к могиле. «Могила»… До чего же мерзкое слово!

– Но что же с тобой, учитель? Почему ты дрожишь? Тебе должно быть стыдно за себя! Разве ты не доктор философии? Вот и настало время настоящей философии! Какова же ее цена, если она не укрепляет дух человека, стоящего буквально над своим гробом? Какова ценность вообще какой-либо вещи, если та может быть побеждена одним лишь видом могилы? Ты же сам говорил: «Меня всю жизнь водили дни, но я так и не научился вести их за собой… я с благодарностью принимаю всю ту радость и горечь, которую они приносят». Так вот: дни привели тебя к этому самому Дню, а этот самый День ведет тебя к могиле. Чего ты боишься, что тебя беспокоит? Может быть, могила, в которую тебя бросит твой Последний день, станет более теплым и отрадным прибежищем, чем та могила, в которой ты уже лежишь.

– Может быть, может быть… Но я хочу побольше узнать о самом благовестнике. Чей голос я услышал только что?

– Пусть это будет голос ангела или демона. Пускай это будет голос божественных Суда и Предопределения. Ты же не отрицаешь, что слышал его?

– Как я могу отрицать то, что до сих пор звенит в моих ушах и бьется в каждой капле моей крови?

– Ты не веришь в сказанное им?

– Верю. Да, верю. Но вместе с тем предпочел бы не верить.

– Почему?

– Потому… потому что ненавижу могилу.

– А вот могила тебя не ненавидит. У нее нет ненависти к кому-либо или к чему-либо, она открыта для всего, что вообще ходит или ползает по земле, – равно как и для всего, что застыло или остановилось.