Размахивая зонтиком, женщина яростно метнулась к баррикаде. Толпившиеся на тротуарах и мостовой о любопытством наблюдали за ней. Остановившись перед искалеченными останками раззолоченной, обитой красным бархатом мебели, старуха заломила руки, готовая рухнуть на землю. Но вдруг лицо ее мгновенно изменилось, она увидела лежавшие у баррикады трупы, бросилась к ним и принялась изо всех сил хлестать зонтиком мертвые тела. Она колотила их наотмашь, наискосок, тыкала в них сверкающим наконечником зонта, плевалась и что-то кричала — слов не разобрать. Самое страшное для Клэр в этой сцене заключалось в том, что лица, на которые обрушивались удары разъяренной женщины, оставались бесстрастными и неподвижными.
Но вот, ударив очередной раз зонтом по чьему-то алебастрово-белому лицу, внезапно поняв, что она не может, не в состоянии причинить мертвым ни малейшей боли, женщина бессильно опустила руки и уронила зонт. На нее, должно быть, от неподвижных тел пахнуло дыханием смерти, она побледнела и попятилась. Но замешательство длилось недолго. Старуха властно и жестко оглянулась на молча наблюдавшую за ней толпу, наклонилась, подняла зонт. И хрипло, задыхаясь, крикнула подошедшему к ней военному в эполетах:
— Ни одному из подлецов, кто остался жив, не должно быть пощады! Слышишь, Анатоль?! Ни одному! Гарнитур Жозефины Богарне! Ты понимаешь, Анатоль?!
— О да, да, дорогая, успокойся, пожалуйста! Не стоит волноваться. Все надежно застраховано. Береги нервы! Слава богу, все это дерьмо, — он брезгливо кивнул на труп, который солдаты волокли по мостовой к фургону, — наконец-то перебито! А от расправы ни один не уйдет!
Тело убитого коммунара дотащили до фургона, подняли за ноги и за руки, раскачали и швырнули на груду погруженных тел. Иссине-черная, с проседью шевелюра и борода, как у Эжена Варлена. Может быть, это он?..
Кто-то рядом с Клэр вполголоса сказал:
— Вчера в тюрьме Ла Рокетт их расстреляно тысяча девятьсот семь!
И внезапно у Клэр пропало желание идти в ресторан, с кем-то разговаривать, пить вино и танцевать. Стараясь не оглядываться на мертвых, она повернулась и быстро пошла назад. Домой, домой! Ничего не видеть и не слышать! Открыла дверь своим ключом и, не снимая шляпы, взбежала по лестнице. И остановилась на пороге, изумленная.
В гостиной, перед огромным, от пола до потолка, трюмо, подбоченясь и вызывающе закинув изящную головку, стояла Софи в одном из любимых платьев Клэр — голубой шелк с прострочками из парчи по рукавам.
— Что ото значит, Софи?! — Клэр задыхалась от негодования.
Горничная растерянно обернулась, лицо ее покрылось пунцовыми пятнами.
— Но, мадам… Вы же сказали: до вечера…
— Ах ты дрянь! Снимай сейчас же… И чтобы ноги твоей в моем доме больше не было!
Красивое, четко очерченное лицо Софи стало, как всегда, чуточку ироничным.
— Слушаюсь, мадам. Я и сама собиралась просить вас о расчете. Вы же знаете: меня давно, еще до Коммуны, сватал весьма состоятельный человек. И не раз приглашал убирать его квартиру кюре Бушье. По правде говоря, мне было совестно огорчать вас своим уходом, — вы же сами ничего не умеете делать, не так ли?.. Я ведь и кулинарка неплохая, да? А мосье Бушье, вероятно, будет небезынтересно узнать кое-какие подробности… Как вы полагаете, мадам?
Такого гнусного шантажа от Софи Клэр никак не ожидала, не считала ее способной на низость. С брезгливым презрением смотрела она на служанку, а та улыбалась, как женщина может улыбаться лишь поверженной сопернице.
— Уж вы извините, мадам, что я примерила ваше платье! Мне всегда нравился этот фасон, я обязательно сошью себе такое же!
— Можешь убираться в нем! — сквозь зубы бросила Клэр. — Неужели ты думаешь, что я надену его после тебя?
— А почему бы и нет, мадам? Но если вы уж так щепетильны, мадам, то должна вам сообщить по секрету, что вам тогда следует отдать мне по крайней мере половину вашего гардероба. Надеюсь, вам понятна причина? Вы так долго носили траур! И потом: разве я так уж плоха по сравнению с вами? Я на десять лет моложе вас, и мужчины никогда не упускали возможности… Клянусь мадонной! Даже покойный мосье Деньер…
— Что-о?!
У Клэр помутилось и поплыло перед глазами, она оперлась рукой о стену, чтобы не упасть.
— Грязная, мерзкая девчонка! — задыхающимся шепотом пробормотала она. — Вон из моего дома! Я жалела тебя, кормила и поила, а ты… Вон!
Софи поклонилась с той же язвительной ухмылочкой.
— Я с радостью покину ваш притон, мадам Деньер, где всегда находили сердечный прием всяческие подозрительные личности. Надеюсь, хромоногого коммунаришку подстерегут у вас, и тогда, мадам, я вам не позавидую…