А дальше события пошли совсем удивительные. Прихожу это я на перевязку, а там — ни красотки моей, ни профессора. Докторишка молоденький такой только плечами пожал, увидя заплату на моем черепе, а сестра — старая грымза — наложила свежую повязку.
— Что господин профессор в отпуске? — спрашиваю, хотя интересует меня вовсе не он.
— Можно и так назвать, что в отпуске! — это доктор мне.
— Неужели болен?
— Хуже, приятель. Арестовали его вместе с ассистентом и еще четырьмя врачами. Вы были его последним пациентом. Считайте, что вам повезло, потому что в своем деле старик, конечно, был дока. Хирург он первоклассный.
— Хотела бы я только знать, чего ради такие, как он, берутся шпионить? Денег он, что ли, мало зарабатывал? — вмешалась пожилая сестра.
Новость эта поразила меня в самое сердце. Шпион, только этого не хватало!..
Тут я вспомнил, как при первом обследовании выболтал кодовые цифры. Мать честная, выходит, это я виноват, а на моего преемника всех собак вешали за нечеткую работу автоматов!
Но я промолчал; трусливое существо — человек, уж поверьте мне. Никому я про тот случай не обмолвился, вкалывал пуще прежнего, а сестре даже звонить перестал. Так, на всякий случай, а то кто его знает, как дело повернется, верно? К тому же и любви между нами никакой не было… вот жена моя — другое дело, за нее я готов в огонь и в воду, а чтобы рисковать собой за какой-то там поцелуй в щечку да тысячу пустых обещаний — нет, на это я не согласен.
И не говорите, женщинам никогда не понять, на какую верность способны мы, мужчины!
Так на чем, бишь, я остановился? Да, значит, профессора моего поймали с поличным. Вскоре раскрыли целый заговор. Наши иностранные конкуренты хотели подкупить руководителей института, чтобы те продали им чертежи космических солнечных печей. Конечно, если бы им удалось построить такие же печи, то в четыре раза понизилась бы цена титаноалюминия, выплавляемого нашими печами на Марсе.
Только ничего из этих коварных планов не вышло. Ну и слава богу, думаю я и тружусь дальше на совесть. Работы все прибывало, не раз приходилось засиживаться допоздна: из предосторожности чертежи стали кромсать еще мельче и каждый день меняли порядок передачи информации.
И все же пришла беда! В районе экватора на Марсе наши соперники тоже начали строить солнечную печь.
Руководители института и ученые собрались на совет. Решено было ускорить строительство. Как одержимые, днем и ночью работали инженеры и чертежники, и капсулы с информацией летели на Марс одна за другой. Только вот что странно: теперь наши конкуренты пропускали их беспрепятственно.
Зато одновременно со второй нашей печью они тоже построили у себя печь. Более того, они ничего не скрывали. Фотографии печи были опубликованы в газетах. Печь была точнейшей копией нашей конструкции, секреты которой мы так тщательно охраняли.
Теперь мы хоть как гони производство, выгоды нам от этого не выходило никакой. И все же мы еще пытались напрячь все силы. Запустили целую серию новых автоматов, оно и понятно: чем больше механизмов, тем быстрее пойдет строительство. В глубокой тайне принципиально изменили конструкцию. Изменения вносил главный инженер, а рядом с ним находились директор и два сотрудника, ведающие охраной промышленных тайн. Вчетвером они корпели над этим, собственноручно принесли мне в лабораторию настриженные лапшой проекты, стояли у меня за спиной, пока я работал, а потом сами заложили микрофильмы в капсулы и самолично отвезли все это на ракетную базу.
И что бы вы думали? Одновременно с нашей третьей печью была построена и их третья печь — с учетом всех произведенных нами изменений!
Уф, стоит только мне об этом вспомнить, как сразу пересыхает во рту!
Кружка четвертая
— Это вы напрасно, дружище, я ведь без намека сказал!.. Тысяча благодарностей, верно подмечено, нелепо сидеть, когда кружки пустые. Зато в следующий раз я плачу за двоих…
Ну что ж, давайте выпьем, пока пиво холодное… Так вот, поднялся у нас в институте невиданный переполох! Начальство засуетилось, к подъезду каждый час подкатывали машины с сиреной. Меня тоже вызывали в главное управление, расспросили досконально о моей работе и даже врача пригласили, чтобы сменил мне повязку на голова: вдруг да обнаружится, что меня никто не оперировал, а под бинтами я выношу из лаборатории микрофильмы. Конечно, меня сразу же и отпустили подобру-поздорову, но только лучше бы совсем не выпускали: дома жена запилила, хоть вешайся! Короче говоря, на следующий день я заявился в институт сам не свой; смотрю — и другим не лучше, настроение у всех похоронное: все друг на дружку косятся с подозрением и каждый считает себя оскорбленным в лучших чувствах.
Только я собрался работать, как нагрянуло высокое начальство из управления и следователь из полиции. Вручают мне новые чертежи, конечно настриженные полосками и перетасованные: давай, мол, копируй у нас на глазах. Глядите, думаю, сколько угодно, мне это все до лампочки; когда я работаю, то — ничего не вижу и не слышу, хоть все гори кругом. Изготовил я микрофильмы, тщательно и в срок — все честь по чести, материалы у меня забрали и распрощались, но при этом все процессы снимались на контрольную ленту: пустой сушильный шкаф, чистые столы и так далее, вплоть до того момента, когда я вручаю шефу готовую кассету.
Проводится контрольный опыт, сказали мне, и при этом упомянули о строительстве какой-то башни. И полетели наши фотонные ракеты, понесли капсулы с микрофильмами стройавтоматам.
Нам оставалось только ждать. Сидим, молчим как в рот воды набрали и ждем. И, знаете, как иной раз бывает, когда на земле неприятности, то и на небе собираются тучи: природа отставать не желает. Надвигалась гроза.
После обеда приехал директор института. Багровый от возмущения, пронесся он по коридорам.
— Все кончено! — кричит. — Расходитесь по домам! А мне лучше бы провалиться в тартарары!
Оказалось, что наши автоматы на Марсе начали строить ту загадочную башню. Вроде бы так оно и должно быть, но скоро выяснилось, что конкуренты делают то же самое. Чудеса да и только! Мы все обмерли, близкие к шоку. Дело в том, что башня эта не требовалась по проекту, ее и строить начали просто проверки ради. Но там, как видно, решили, что если уж им удалось скопировать целый плавильный комбинат, то почему бы не прихватить заодно и проект этой самой башни?
Как они ухитрились это сделать? Над этой загадкой мы бились до конца дня, а между тем погода хмурилась не на шутку. Гроза нависла над городом. Все сотрудники заспешили по домам, институт опустел. Я тоже собрался уходить, как вдруг зазвонил телефон. И, как вы думаете, кто авонил? Угадали! Та самая красотка, больничная сестра!
— Послушному больному все дозволено, — пропела она вместо приветствия.
— Бегу! Лечу на крыльях! — радостно закричал я.
— Но вы еще не знаете, куда лететь, — прошептала она.
— Говорите скорее свой адрес! На сегодняшний вечер я — вольная птица.
Сестричка назвала адрес — по счастью, жила она недалеко от института, — и я помчался. Едва успел освоиться в уютном гнездышке, как за окном разразилась гроза.
Что вы сказали? Нельзя ли конкретнее? Можно, конечно, хотя ничего принципиально нового вы не услышите. Да, красотка была дивная и сложена, как богиня… Нет, извините, конкретнее не могу, по-моему, все это сугубо личное. Упомяну только, что оба ми были так увлечены друг другом, что забыли обо всем иа свете и даже свет не выключили… Как она была одета? А вы шутник! Помню точно: шубы на ней не было и сапог тоже, ха-ха-ха!..
Минуту терпения, давно пора допить пиво, не то мы за разговором забыли о деле. А потом я расскажу вам, чем все кончилось. Можно и в двух словах, но дальше пойдет уже фантастика чистой воды! А-а, при чем здесь любовь! Если желаете знать, мы и двух слов не успели сказать, как за дверью раздался звонок. Звонили настойчиво, громко, как могут звонить только официальные лица. У меня и в другом глазу потемнело. А крошка моя накинула халатик и порхнула к двери. И знаете, кого мы увидели на пороге?
— Откуда мне знать? Выкладывайте побыстрей!