- Это безграмотно, - поморщился Алонсо. - Самсон, я не знаю как насчет медицины, но в грамматическом отношении этот отрывок ниже всякой критики.
Безумие носит характер, бред тоже носит характер... Кто кого носит?
- Уж лучше чирей на заду, чем лекарь в доме, - невозмутимо добавил Санчо. - Потому как чирей лопнет, а лекарь, пока не уморит - не отступится...
Карраско глянул на него с плохо скрываемым презрением:
- Ладно, сеньор Санчо, "лекарям", как вы изволили выразиться, можно не доверять... Но источник, которому принято верить... надеюсь, понятно, о какой книге я говорю? Так вот в этой книге написано буквально следующее: "...мозги его высохли, и он совсем рехнулся". Рехнулся! А сегодня, в свете достижений современной науки можно смело утверждать, что у несчастного прародителя Дон-Кихотов имела место вялотекущая паранойяльная шизофрения, осложненная атеросклерозом!
Некоторое время над столом стояла тишина. Санчо готов был ввернуть присказку - но в последний момент осекся. Не решился.
- Возможно, Рыцарь Печального Образа был действительно оригинален в поступках, - мягко сказала Альдонса. - Но те совершенно здравомыслящие люди, которые издевались над ним, лицедействовали перед ним и играли с ним в "Дон-Кихота" - неизмеримо хуже.
Это она напрасно, подумал Алонсо. Самсона можно терпеть, иногда его общество занимательно, но намекать ему на роль его предков в истории донкихотства...
- Сеньора Альдонса! - шипящим шепотом начал Карраско. - Вот уже не в первый раз я слышу... - он махнул рукой гобелену, будто призывая его в свидетели. - Все эти сказки о том, что мой предок Карраско, в честь которого меня назвали Самсоном... что этот достойный человек будто бы погубил Рыцаря Печального Образа - все это ложь! - Карраско обернулся к Санчо, и указующий перст едва не уперся оруженосцу в грудь. - Он спас его! Он его спасал, немощного старца, спасал, возвращая домой... Да, он в какой-то степени лицедействовал, представившись Рыцарем Белой Луны, но Дон-Кихота он одолел в честном поединке! И что бы не говорили некоторые...
- Не волнуйтесь так, - улыбнулась Альдонса. - В конце концов, разве вы можете нести ответственность за деяния своих предков?
Санчо удрученно покачал головой:
- Прошу прощения, господа... Пусть лекаришки глупый народ - но ведь и в семействе Панса слыхали, будто бы Рыцарь Печального Образа, отправляясь в свой первый поход, вот как раз двадцать восьмого июля... что он был тоже, как бы...
И Санчо покрутил пальцем у виска, стараясь при этом, чтобы жест вышел как можно более деликатным.
- Людям свойственно называть безумным все, что выходит за рамки их понимания, - сухо отозвалась Альдонса. - Когда человек отправляется в далекое трудное странствие, чтобы заступаться за обиженных, на которых, кроме него, всем плевать... конечно, такого человека легче вообразить больным.
Лицо Карраско приобрело нездоровый пурпурный оттенок. Заливая обиду, психиатр приложился к бокалу - благо Фелиса была начеку и вовремя успела наполнить его.
- Но ведь наш сеньор Алонсо, - медленно сказал Санчо, - ведь он тоже отправляется в далекое и трудное... и опасное... и что там говорить, чреватое колотушками путешествие... отправляется ради всеобщего счастья. Посмотрите на него - ведь он в здравом уме?
И все посмотрели на Алонсо, а он поднял свой бокал и осушил его.
- Здравый ум, - сказал он глухо, - здравый смысл, душевное здоровье... велит нам пройти мимо матери, которая, опоив маковым настоем грудного ребенка, тащит его собирать милостыню...
- Да, но... - осторожно начал Санчо. - Но... сможет ли благородный идальго заменить младенцу мать? Пусть даже такую скверную? И куда он денет мальца - в приют? Или сам станет его воспитывать? И сколько таких мальцов ему придется в конце концов подобрать?
Карраско молча сопел, наливаясь вином; Алонсо понял, что дал втянуть себя в спор. Что ему трудно сдержать себя, что он не сможет остановиться:
- Маленькая Панчита, наша соседка, которую каждый день бьет ее скотина-отчим... Тоже любит свою мать! А мать заступается за мужа, выгораживает этого... эту сволочь! А Панчита ее любит! А мы терпим, и проходим каждый день мимо этого дома...
- Алонсо, - тихо сказала Альдонса.
Алонсо опустил плечи:
- Нет, все в порядке... Санчо, друг мой Санчо, ну конечно же я не сумасшедший.
Был бы я сумасшедшим - ни за что не пошел бы никуда, да и Самсон, Алонсо чуть усмехнулся, - никуда не пустил бы меня... Вы думаете, я не понимаю, как буду выглядеть со стороны? Копье, латы, фамильный шлем? Я понимаю, Санчо. Те, за кого я вступлюсь, не скажут мне ни единого доброго слова. Даже те, которым я на самом деле смогу помочь. Никто. Они будут плевать мне вслед. Они будут кидать в меня камнями и комьями грязи. Если я упаду - они будут топтаться по мне, если попытаюсь усовестить их - они будут ржать и хлопать в ладоши. Издевательства, унижения, кровь и грязь вот что ждет меня в дороге, а вовсе не слава. А я в здравом уме. И я почему-то иду? Почему, а?
- Почему? - тихо спросил Санчо. - Вы наверное верите мой господин, в эту старую легенду? Что с каждым шагом Росинанта... приближается новый Золотой Век, и когда-нибудь новый Дон-Кихот сумеет защитить, ну, всех на свете несправедливо обиженных. Что одно его имя будет вселять, ну, ужас в сердца негодяев... И наступит время, когда не будет униженных нищих старух, и брошенных детей, и этих, ну, падчериц, которых избивает отчим...
- Золотой Век никогда не настанет, - жестко сказал Алонсо. - Вернее... нет. Не так. Не знаю, настанет ли Золотой Век. Знаю, что должен идти... Что на дороге должен быть Дон-Кихот. Что он должен любить Дульсинею...
Он набрал в грудь воздуха. Наверное, он сказал бы что-то очень важное но речь его оборвал Карраско, уже пьяненький, но все еще переживающий обиду:
- Да, кстати, насчет наследственности! Мы тут все спорим, был ли Рыцарь Печального Образа сумасшедшим в медицинском смысле этого слова... Допустим, это действительно спорный вопрос. Но вот наследственность Дон-Кихота... Для того, чтобы оказаться в зоне риска, сеньору Алонсо достаточно иметь в предках одного только сеньора Кристобаля Кихано!
Карраско встал и, покачиваясь, направился к портрету за портьерой. Дернул в сторону тяжелый бархат, открывая взглядам бледное, одутловатое лицо со стеклянными глазами; еще один портрет, еще один Дон-Кихот, но только стыдливо задернутый шторкой от посторонних глаз.