Ищейка поморщился, когда хрустнули позвонки. Такой смерти мальчик не заслужил. Впрочем, война есть война. Многих убивают, многие из убитых не заслуживают смерти. Работа должна быть сделана — и они ее только что закончили, да еще все трое остались живы-здоровы. В подобном деле о лучшем исходе можно только мечтать, но тем не менее на душе было как-то паршиво. Ему всегда не легко давались подобные вещи, а теперь, когда его выбрали вождем, убивать стало еще труднее. Даже странно, насколько проще убивать, когда тебе кто-то приказывает. Тяжело это — убивать. Куда тяжелее, чем кажется со стороны.
Если, конечно, тебя не зовут Черный Доу. Этому ублюдку прикончить человека — что помочиться. Вот потому-то он и был настолько хорош в своем деле. Склонившись над одноруким, Доу стянул с него плащ, набросил его себе на плечи и спокойно, точно мешок с мусором, откатил бездыханное тело в море.
— У тебя две руки, — заметил Молчун, кутаясь в плащ старика.
Доу смерил его мрачным взглядом.
— Ты это о чем? Не собираюсь я ради маскировки отрезать себе руку, ты, кретин!
Ищейка посмотрел на Доу:
— Он говорит, что одну руку тебе лучше спрятать.
Доу невозмутимо протер грязным пальцем кружку, сделал глоток и со стуком поставил ее на место.
— Как ты можешь пить в такое время? — пробурчал Ищейка, стаскивая окровавленный плащ с мертвого мальчика.
Доу пожал плечами и подлил себе еще.
— Не пропадать же добру! И как ты там сказал? Ночка нынче холодная. — Его губы изогнулись в отвратительной ухмылке. — Черт! Умеешь ты, Ищейка, заливать. Меня зовут Крегг… — Он изобразил хромоту. — Вот, ранили в задницу в бою при Дунбреке. Ха-ха! Откуда ты этого набрался? — Доу хлопнул Молчуна по плечу. — Чертовски здорово придумано, а? Это называется… Забыл… Что же за слово?
— Достоверно, — подсказал Молчун.
— Точно! — Глаза Доу радостно вспыхнули. — Достоверно! Вот ты какой, Ищейка. Ты — достоверный ублюдок. Они бы поверили, даже если б ты назвался Скарлингом Простоволосым, зуб даю! И как тебя не корчило от смеха?
Ищейка его веселья не разделял. Ему не нравилось смотреть на распластанные по камням трупы; вдобавок его волновало, что мальчику без плаща холодно — дурацкая, конечно, мысль, учитывая, что бедняга лежал в луже собственной крови.
— Угомонись! — хрипло бросил он. — Сбрось этих двух в воду и ступай к воротам. Неизвестно, когда подтянутся остальные.
— Ты прав, вождь, ты прав, как скажешь.
Доу скинул оба тела в море, затем отцепил у колокола язык и тоже его утопил.
— Досадно, — проронил Молчун.
— Что?
— Что колокол испортили.
Недоуменно вытаращившись на Молчуна, Доу эхом повторил:
— Колокол испортили! Ты разговорчив сегодня, это ж надо такое ляпнуть! И знаешь что? Твое молчание мне нравится больше. Колокол испортили! Ты, парень, рехнулся?
Молчун пожал плечами:
— Южане скоро придут. Он бы им пригодился.
— Если им нужен этот гребаный колокол, пусть, мать их, ныряют в море и шарят по дну! — Доу подхватил копье одноглазого и, спрятав одну руку под украденный плащ, зашагал к воротам. — Колокол испортили… — мрачно пробормотал он под нос, — гребаные мертвые!..
Ищейка встал на цыпочки и снял фонарь. Развернувшись к морю, он поднял его вверх, прикрыл полой плаща — и открыл. Прикрыл — открыл. И так три раза. После этого он вновь повесил мерцающий фонарь на столб. Огонек казался таким крошечным, а надежд на него возлагалось много. Увидят ли его там, вдали, на море? Но других источников света у них все равно не было.
Ищейку глодал страх, что план вот-вот сорвется: что шум услышат в городе, что из открытых ворот выбегут пять дюжин карлов и в мгновение ока — вполне заслуженно — прикончат их троицу. Думая об этом, он жутко хотел отлить. Но из ворот никто не выскочил. Вокруг царили тишина и спокойствие, только колокол поскрипывал на столбе да холодные волны плескались о камни и деревянный причал. Все шло как задумано.
Из темноты, скользя по волнам, выплыла первая лодка. На носу сидел ухмыляющийся Трясучка; позади него, стараясь не шуметь, осторожно работали веслами человек двадцать карлов: лица у всех напряжены, зубы сжаты от усердия. От малейшего звона и клацанья металла о дерево у Ищейки замирало сердце.
На подходе к берегу парни Трясучки вывесили за борта мешки с соломой, чтобы причалить бесшумно, — этот трюк они придумали за неделю до ночной вылазки. Ищейка с Молчуном ловко поймали брошенные канаты и, подтянув лодку, крепко-накрепко примотали их к столбам причала. Доу стоял у ворот, небрежно привалившись к стене; Ищейка посмотрел в его сторону, и он едва заметно помотал головой. Значит, в городе тишь да гладь. Трясучка, пригибаясь, беззвучно вскарабкался на пристань.