В дневных выпусках всех провинциальных газет появились одинаковые сообщения корреспондентов информационных агентств ЮПИ и АП.
Начались возмущенные звонки в редакции газет: “Когда наконец покончат с этим негодяем, Филипом Никольсом?” Несколько сот человек, как торжественно объявил отдел Белого дома по связи с общественностью, сочли своим долгом выразить свою поддержку президенту. Они задали работу телефонисткам Белого до ма, спеша выразить восхищение мужеством и стойкостью президента.
Фреду теперь приходилось все время вести какие-то переговоры по радио. Не все шло так, как было намечено. В два часа дня Никольс предложил восьми заложникам, остававшимся внутри мемориала, уйти. Первым эту новость услышал Эмсли, который тоже не снимал радионаушников. Фред нахмурился. Брунинг и Эмсли ожидающе смотрели на него: не пора ли кончать? Продолжать игру было опасно. Никто из них не мог поручиться, что Никольс не выкинет еще какой-нибудь номер.
Внимание всей страны по-прежнему было обращено к человеку в мотоциклетном шлеме, с черной сумкой в руках. Фред имел полную возможность убедиться, что, забыв о намеченных программах, телевидение и радио переключились целиком на Никольса.
— Поразительно, что этим наглым шантажом, — брызгал слюной фермер из штата Айова, — занимаются люди, — которые кричат на каждом углу о необходимости покончить со злом и заставляют нас разоружаться. Могу себе представить, что они бы здесь устроили, если бы им поверили.
Фред предполагал, что в редакциях газет и на телевидении раздаются и другие звонки-с требованием прекратить клевету на антивоенное движение, прислушаться к голосу миллионов американцев, требующих ядерного разоружения, но о них ничего не сообщалось. С голубых экранов неслись одни проклятия Никольсу и иже с ним. Словно слепая злоба против него и таких, как он, — вот и все, что испытывали сейчас американцы.
Сумрак быстро сгустился над Вашингтоном. Вспыхнули фонари в парке, разделяющем памятник и Белый дом Белый микроавтобус Никольса стал почти незаметен, констатировал один из сотрудников секретной службы, дежуривший у выходящих на юг окон резиденции президента.
— Шеф, — голос Эмсли заставил Фреда оторваться от телеэкранов, — только что передали: бывший работодатель Никольса — владелец гостиницы из Южной Флориды, у которого Никольс был служащим, — вылетел в Вашингтон, чтобы уговорить его сдаться.
Фред посмотрел на часы семь вечера. Он с удовольствием прикрыл глаза. Целый день он не отрывался от мерцающих экранов. Пожалуй, хватит. Большего добиться все равно не удастся. Он кивнул Эмсли.
Ровно в 7.20 Филип Никольс залез в машину включил двигатель. Вероятно, он хотел только развернуть свой микроавтобус, но, как только он двинулся с места, раздались выстрелы. Полицейские вели прицельный огонь. Микроавтобус повело в сторону, и он перевернулся. Первым к микроавтобусу подбежал агент ФБР. Никольс был еще жив. Он прошептал: “Они попали мне в голову”. Полицейский вертолет — крохотная тень на фоне гигантского памятника — опустился, его прожекторы осветили скрючившееся тело Филипа Никольса. Мотоциклетный шлем свалился с его головы, и на лице Никольса застыло выражение крайнего удивления. Или это только показалось агенту?
В Филипа Никольса попали четыре пули. Но на него сейчас никто не обращал внимания. Высыпавшие из патрульных автомобилей и синих фургонов с гербом ФБР люди лихорадочно осматривали вывалившиеся из “форда” Никольса ящики.
Взрывчатки в микроавтобусе не оказалось. В ящиках был довольно приличный запас еды и безалкогольных напитков. Не оказалось и радиопередатчика, антенна была мистификацией.
Агент ФБР набросился на капитана Пэйпа, приказавшего стрелять. “Я считал его опасным человеком, — хладнокровно ответил капитан, испытывавший, по-видимому, удовлетворение оттого, что сумел расправиться хотя бы с одним возмутителем спокойствия. — Он мог поехать в сторону Белого дома. Нельзя же было подпускать начиненную взрывчаткой машину близко к дому президента. Его мешок с антенной выглядел как настоящий. Кто мог знать…”
Собственно говоря, ему незачем было оправдываться. Кроме сотрудников ФБР, которые предпочли бы получить в руки живого Никольса, чтобы иметь возможность допросить его, никто ни в чем не обвинял полицию. Смерть была сочтена справедливым возмездием человеку, осмелившемуся бросить вызов спокойствию американцев.