Хара орет громче.
Рита захлебывается в рыданиях.
Джек отпускает жуткие комментарии.
Существует негласное правило: если ты оказался в жопе, надо бежать, а если ты уже не можешь бежать, то выеб*вайся до последнего.
Честно? Я боюсь.
Боюсь до такой степени, что ноги отнимаются.
И горло перехватывает когтистая лапа.
Но выхода нет. Я не сумею простить себе бездействие. Пусть Артур Хара — не тот человек, которого мечтаю спасти. Он все равно человек.
— Прости, — откашливаюсь. — Я бы, как хорошая девочка, подняла руку и попросила разрешения заговорить. Только наручники мешают.
Джек замирает.
— Не хочу показаться грубой. И все же… может, мне кто-нибудь объяснит, какого хрена тут происходит?
Он отстраняется от Артура, любуется своей работой.
Темная рубашка парня разрезана, распахнута. Тело обнажено. Шея, грудь и живот залиты кровью. Хара продолжает кричать. Но уже как-то сипло, тише.
— Я сам не знаю, — Джек складывает нож, прячет обратно в карман. — Я мужиков не люблю. Я и девочек не люблю. В прямом смысле. Секс мне мало интересен. Видимо, Женя решил расширить кругозор. Это он упаковал Артурчика. Прямо в Артурчиковой машине.
— А я при чем?
— Ну, так вышло, — пожимает плечами. — Мы пришли к выводу, что ты нам подходишь. Все должно подходить идеально. Согласна?
— Я не понимаю.
Джек удаляется из комнаты, исчезает во тьме и вскоре возвращается с небольшим черным чемоданом. Ставит его на стол передо мной. Открывает.
Твою ж мать.
Ножи.
Или кинжалы?
Не меньше пятидесяти предметов. Разная форма, разный размер. Стальной блеск слепит, вынуждает зажмуриться.
— Выбери, — говорит Джек.
— Что? — спрашиваю глухо.
— Выбери то, чем я смою эту грязь с лица земли.
Я хочу отвернуться, но он мешает.
Окровавленные пальцы сдавливают мой подбородок.
— Нет! — бросаю хлестко.
— Хочешь умереть быстро? Извини. Я обожаю предварительные ласки.
Он отпускает меня, гладит по щеке.
Почти нежно.
От этого движения мороз по коже, озноб струится по венам, вынуждая заледенеть изнутри.
— Хочешь, чтобы я нарезал твою симпатичную мордочку как персик?
Джек берет один из экспонатов своей чудовищной коллекции.
— Я могу это сделать. Поверь.
Ледяное лезвие прижимается к виску.
— Жаль, ты не брюнетка.
— У нас есть и брюнетка, — шепчу, едва шевеля губами. — Да, Маргарита?
Джек кривится.
Нечто необычное мелькает в его безумных глазах. Будто тень, бледный отблеск истины, за который мне не удается ухватиться.
— Она не мой стиль.
Нож скользит ниже, исследует мою шею.
— Мы же были вместе, — всхлипывает Рита. — Что с тобой? Зачем?
— Зачем, а? — подхватываю вопрос. — Я знаю свою подругу, ей нет смысла лгать. Только не теперь. Вы встречались, а потом ты слетел с катушек и превратился в убийцу?
Он ухмыляется.
— Святая.
— Я не против умереть, — шумно сглатываю. — Но сначала давай разберемся.
— Посмотри на меня. Разве я похож на парня по имени Женя? Стал бы я трахать такое жалкое создание?
Рита всхлипывает.
— Ты говорил, что любишь меня, что мы поженимся, — заявляет она.
Ну наконец. Спасибо.
Подруга ловит мою волну. Возможно, не все потеряно, сумеем потянуть время, достучаться, отвлечь. Не важно. Сойдет любой вариант.
— Тогда почему я этого не помню? — хмыкает Джек.
— Мужчины на многое готовы, чтобы избежать загса, — усмехаюсь.
— Какая ты.
— Какая?
— Тоже не в моем стиле, но сама по себе — отвал башки. Умная. Дерзкая. Горячая. Мне кажется, ты орудуешь ножом у меня под ребрами.
— Если бы, — присвистываю.
— Если бы, — широко ухмыляется он. — Ладно, выбирай. Чем нарежем Артурчика?
— Не надо его резать.
— А кого, если не его? Тебя?
Джек хохочет.
Лезвие движется по моей шее вниз. К груди. Скользит, проникая под кофту. Прижимается плотнее, обдает могильным холодом.
— Чувствуешь? Нравится?
Обжигающая сталь следует к поясу джинсов, останавливается между пряжкой ремня и моим обнаженным животом.
— Вот этот нож подойдет, — бормочу скороговоркой, прибавляю: — Для Артура.
— Кому нужен Артур? Пусть с ним разбирается унылый мудак Евгений. Я нашел занятие поинтереснее.
— Действительно собираешься убить? Так просто? Это оскорбление.
— А чего ты ждешь? Я маньяк. Это моя природа. Резать, кромсать. Я утоляю голод. Я зверь.
В его голосе сквозит неприкрытая ирония. Даже издевка.