Я надеюсь, в комнате достаточно темно, чтобы я мог сбросить маску.
Я целую ее. Всю. Без остатка. От макушки до пяток. Наматываю ее длинные светлые волосы на кулак, вдыхаю аромат. Свежий, манящий, опьяняющий.
Мои губы скользят по ней. По плечам, по запястьям.
Мое единственное желание — это впитать ее. Целиком и полностью. Не оставить никакого шанса на спасение. Чтоб не выбралась. Чтоб помнила про эту ночь только меня. Не того одержимого психопата. Меня. Всегда.
Я прижимаюсь щекой к ее животу. Медленно, неспешно покрываю поцелуями темные тонкие полосы запекшейся крови.
Всего несколько порезов, совсем незначительных, почти незаметных.
Я его убью.
Зря он полез к тому, что принадлежит мне.
Зря, очень зря.
Но это не главное.
Главное, что мы здесь. Я и она. Моя маленькая, хрупкая девочка. Моя, моя. Как приятно повторить, закрепить в памяти.
Я хочу растянуть момент.
Я до сих пор не верю, что это реально.
Что это я.
Или?
Никаких «или».
Я настоящий. Иногда мне кажется, она все видит, все понимает. А иногда… не стоит пускаться в дебри.
Я ловлю мгновения. И гулкий шепот ее пульса. Губами.
Я раздвигаю ее ноги, игнорирую слабый протест и целую везде. Для меня нет никаких табу и запретных территорий. Порой это плюс.
А про минусы ей знать необязательно.
Я понимаю, что не буду у нее первым. Я уже давно за ней наблюдаю, держу под присмотром. На всякий случай.
Но я точно стану последним.
У меня к ней особое пристрастие. Любовь. Зависимость. Эмоциональная привязанность. Затрудняюсь дать определение. Однако когда она рядом, хотя бы просто поблизости, я чувствую, что живу не напрасно. Не просто так разыгрывается моя партия.
А может, это проклятье? Красный свет. Знак остановиться и покаяться. Час расплаты.
Нет, бред.
Абсолютно лишено логики.
Черт.
Ее стоны. Отрывистые, надсадные. Ее стоны сводят с ума. Отбиваются внутри, отнимают контроль.
Она вся такая.
Тихая, незаметная. Но пробирается вглубь, проходит сквозь стены. Не рушит, не атакует. Не пытается взломать. Просачивается.
Она не оставляет выбора.
Проникающая. Сквозная. Будто рана.
Я и так слишком долго держался. Я же не святой.
Я проникаю в нее и…
Я больше не способен мыслить.
Я теряюсь.
В ней.
Я сдаюсь.
Я позволяю иллюзиям обрести осязаемые контуры. Я позволяю себе обмануться. Я позволяю себе немного надежды.
Она изгибается и вьется подо мной. Точь-в-точь змея. Она обдает меня пламенем, ведет прямо в костер, сжигает дотла.
Она льнет ближе, прижимается. Она шепчет что-то. Тоже шепчу в ответ, наугад, сам не разбираю ни единой фразы.
Наши голые тела. Наше сбившееся дыхание. Все сливается. Тесно и неумолимо.
Я бы мог это остановить, проявить благоразумие. Но я не буду. Я впервые голоден. Впервые ощущаю жажду.
Разве остальное важно?
Я овладеваю ею, и создается впечатление, будто владею целым миром. А может, все немного по-другому. Может, это я впервые по-настоящему целый?
Мой член проникает в нее, вбивается глубже и глубже. Примитивная физиология воспринимается будто священный ритуал.
Личное таинство.
Здесь нет места для стыда и сомнения. Здесь нет ни морали, ни нравственности. Здесь я хочу показать ей.
Все.
И ничего.
Она кричит, и я целую ее. Она дрожит. И это волшебно. Она изнемогает, а я ведь только начал. Я не собираюсь выпускать ее из своих объятий.
Если она исчезнет, наступит мой персональный конец света.
***
Люди переоценивают значение межличностных отношений, поэтому вечно находятся в поиске друзей. По духу или вообще — для выхода в свет, на определенные мероприятия, для посещения спортзала или кулинарных курсов. Нельзя просто взять и оказаться в полном одиночестве. Некомфортно.
Люди испытывают потребность в общении. Им необходимо выговориться. Хотя бы частично, время от времени, периодически. Поделиться сокровенным, разделить бремя собственных переживаний.
Я этого никогда не понимал. Наверное, потому что не ощущал никаких переживаний. Прежде.
А сейчас?
Все изменилось. И мне впервые не удавалось найти разумное объяснение.
Обычно я справлялся со своей ролью без проблем, не замечал осложнений. Иногда выходило сыграть лучше. Иногда хуже. Но никто бы не заподозрил подвох.
А теперь четкая схема рухнула, будто карточный домик.