— Раздевайся.
— Гонишь, — хихикаю. — Решил поглазеть? Теперь?
Тяни время.
Тяни.
— Раздевайся и усаживайся в ванную.
— Будем плавать?
— Раздевайся и усаживайся в ванную.
— Я бы не отказалась от…
— Давай.
Дуло упирается в мою спину.
Гребаный робот.
Его не пронять.
— Слушаюсь и повинуюсь.
Сбрасываю одежду максимально медленно.
Стягиваю шорты. Потом футболку. Тонкие кружевные трусики тоже отправляются на равнодушный кафель.
Мозг объят паникой.
Я с ужасом осознаю — спасения нет. И не будет. Теперь я совсем одна. Нет никакой поддержки. Нет ничего.
Только холод.
Холод его дыхания. Холод стального дула.
Вечный холод внутри меня.
— Усаживайся в ванную.
— Вымоешь, а потом пристрелишь?
Покорно выполняю очередное распоряжение.
— Я позволю тебе все сделать самостоятельно.
— В смысле?
Он кладет лезвие на тонкий ободок ванны.
— Режь вены.
— Что? — дергаюсь. — Нет, я не стану.
— Тогда придется пойти на крайние меры.
Градский отступает, прислоняется к стене. Достает глушитель.
Проклятье.
Никто не услышит выстрел. Никто не придет на помощь.
Никто, никто.
Но это не может закончиться здесь.
Только не сейчас, только не так.
Боже, все повторяется.
Боже мой, пожалуйста.
Нет, нет.
— Не поверят, — бормочу чуть слышно. — Мои родители на это не купятся.
— Посмотрим, — отвечает коротко.
— Слушай, это же бред. Ну правда. Я не похожа на человека, склонного к суициду.
— На тебя очень многое навалилось. Смерть Вероники. Предательство Риты. Встреча с маньяком. Он убил Артура на твоих глазах.
— И что? — истерично посмеиваюсь. — Я в порядке. Я не сбрендила. Мои нервы прочнее стальных канатов.
— Ты провела допрос преступника.
— Не я одна.
— Но именно тебе он сообщил обо всех деталях. Назвал имена жертв, рассказал подробности, показал места, где совершал убийства.
— Это не повод резать вены.
— Ты просто устала. Слишком сильные переживания, эмоциональное выгорание.
— Нет! — кричу и мигом затихаю.
Пистолет действует быстрее любого успокоительного, оказывается гораздо эффективнее кляпа.
— Разве ты сможешь жить, зная, что отдавалась такому, как я? — ровно спрашивает Градский. — Тому, кто без сожаления убил твою близкую подругу.
— Смогу, — заявляю практически без дрожи в голосе.
— Он был прав, — усмехается. — Ты совсем не умеешь лгать.
— Я же люблю тебя, — продолжаю сдавленно. — Но мне нужно время. Я должна переварить, принять и тогда…
— Не стоит портить прощание долгой беседой, — прерывает сухо.
— Мы не обязаны прощаться, — подаюсь вперед, ловлю его пустой, ничего не выражающий взгляд. — Во мне это тоже есть. Ты ведь видишь. Чувствуешь.
— Не унижайся, — бросает вкрадчиво. — Не поможет.
Агония обрушивается на мои плечи.
Ледяной дождь, гребаный град.
Я сжимаюсь, зажмурившись, пытаюсь отгородиться от жуткого кошмара, от жестокой реальности. Я надеюсь раствориться, исчезнуть. Прямо сейчас.
Вода в ванной кажется обжигающе холодной.
Поджимаю ноги, подтягиваю колени к груди.
Мои пальцы отбивают барабанную дробь. Крадутся по бортику, касаются тончайшей стали.
В памяти всплывает Джек.
Железный лязг, звериный бросок.
Он тянется ко мне, но не достает.
— Я хочу вгрызаться в твое горло. Зубами. Я хочу рвать тебя. Пить. Я хочу почуять твой вкус. Нутром. Я хочу тебя на своем языке.
Он счастливо улыбается. Шумно выдыхает, шепчет что-то, едва шевелит губами. Читаю слова на автомате. Скорее догадываюсь, чем слышу.
— А чего хочешь ты?
Может быть, игра воображения.
Может быть.
— Ты хочешь убить.
Вот что он говорит мне. Беззвучно.
«Убей», — шепчет голос в моей голове.
Или так проще? Спихнуть все на голос, на происки маньяка, оправдать собственный инстинкт.
Я стискиваю лезвие изо всех сил, поднимаю взор на Градского.
Я не смогу.
Броситься вперед, порезать его.
Хорошая идея, но он слишком далеко. Не дотянусь, не задену. Он быстрее спустит курок, чем я успею ранить.
— Ты заплатишь, — сообщаю ровно, бесцветным тоном.
— Уже.
Уголки его губ слегка дергаются.
— Я теряю самое дорогое.
— Стыд и совесть? — хмыкаю.
— Тебя.
Подманить бы эту скотину поближе.
— Даже не обнимешь? — криво улыбаюсь. — Не поцелуешь?