Он молчит.
Будто сомневается.
Медлит.
Секунды тянутся невыносимо долго. Бесконечно.
Господи, спаси меня.
Спаси, прошу.
Умоляю.
— Режь, — приказывает хрипло.
Это конец.
Господу плевать.
Сжимаю челюсти. До скрипа. Судорожно. Полосую по венам. Пальцы немеют, не слушаются.
— Еще.
Рисую новый надрез. Сквозь дрожь.
— Другую руку.
Подчиняюсь.
Черт, возможно, сейчас?
Сейчас он слегка сбавит обороты, потеряет бдительность, и тогда я сумею выкрутиться. Вывернусь из горящей ловушки.
Только бы не кружилась голова, только бы не тошнило.
Я смотрю на то, как вода окрашивается в цвет моей крови, и ощущаю рвотные позывы.
Боже, зачем? За что? Опять эти глупые вопросы.
Тень Градского накрывает меня.
Не успеваю сориентироваться, теряю быстроту реакции.
Он хватает мое запястье, грубо сжимает, заставляет вмиг выронить единственное оружие.
— Нет, — жалобно всхлипываю. — Нет.
Лезвие бряцает, ударяясь о кафель.
Последние надежды разбиваются о лед.
— Я люблю тебя, — говорит он.
Переплетает наши пальцы.
— Я буду рядом.
Вздрагиваю раз за разом.
Яростный вопль замерзает в горле.
Ты не любишь никого.
Ублюдок.
Сдохни, сдохни.
— Я тоже, — срываюсь на шепот. — Знаешь, я…
Отклоняюсь назад, обмякаю, вытягиваюсь, выпрямляю спину.
Плотно смежаю веки, слабо двигаю губами.
— Что? — тихо спрашивает он.
Не любопытство, не волнение.
Вежливый интерес.
— Важно… должна…
До него доносятся лишь отдельные слова. Градский склоняется надо мной.
Ниже и ниже. Не вижу. Ощущаю. Озябшей кожей. И не только.
Что-то темное вьется внутри меня, расправляет крылья, царапает когтями, рвется на волю, бьется, пробуя разорвать железные цепи.
Продолжаю сбивчиво шептать.
Чуть выгибаюсь.
— Повтори, — говорит он.
Почти касается своими губами моих губ.
Хочет украсть дыхание.
Последний вдох и последний выдох.
Хочет?
Тогда пусть получает.
— Я, — откашливаюсь. — Я тебе не…
Открываю глаза.
Влажный запах крови дурманит разум.
Моргаю часто-часто, стараюсь развеять дурман.
— Я… — улыбаюсь.
Градский так близко.
Удушающе близко.
Его шея напряжена, вены вздуваются, пульсируют. Где-то здесь притаилась сонная артерия.
Краткий миг — и мои челюсти смыкаются на чужом горле.
Я тебе не по зубам.
Гребаный ублюдок.
Нет времени сомневаться, нет времени думать.
Я за чертой. Отсюда не возвращаются. Срываются в пропасть, позабыв о законе притяжения. Собирают волю и силу в кулак, бьют на опережение.
А может быть, это уже не я?
Кто-то другой отчаянно рвет плоть на части, усиливает хватку, приходит в бешенство. Слабеет, истекает кровью. Но не отступает.
Пристрелите меня.
Или ее.
Или его.
Я не осознаю, что творю. Я не ведаю.
Я?
Кто-то другой отталкивает тело Градского в сторону. Кто-то другой выскальзывает из ванной, больно бьется о кафельный пол. Кто-то другой ползет к телефону, оставляя темно-бордовый след за собой.
Это больше не я.
Это не могу быть я.
Кто-то другой набирает «скорую». Кто-то другой не слышит гудков. Кто-то другой отключается.
Медный привкус на устах. Багровая пелена, помутнение.
Слезы не стекают по щекам. Застывают, каменеют.
Я лежу на прохладном паркете в ожидании смерти. Жизнь покидает меня. По каплям. Просачивается на пол. Изнутри.
Я лежу в луже собственной крови.
— Мы скоро встретимся с тобой, — знакомый голос всплывает в памяти.
Ложь.
Очередная ложь.
Он солгал.
Льдистые глаза, кривая ухмылка. Безумие в чистом виде.
Все, о чем способна думать.
— Вот увидишь, я держу обещания.
Чушь.
Ты мертв, и я скоро умру.
Наше свидание состоится разве что в аду.
Дубль 7. Победитель
В Город Грехов приходят с широко открытыми глазами…
и не выходят из него никогда.
Но городу, как и женщине или казино,
всегда нужен победитель — и это буду я.
«Город Грехов»
— Документы в порядке, — он поправляет очки, закрывает папку, слегка хмурится. — Но я все равно не понимаю, зачем переводить ее в другую клинику.