За едой Шмендрик рассказывал истории из своей жизни бродячего чародея, наполняя их королями и драконами и благородными дамами. Он не лгал, а просто излагал события наиболее выгодным для себя образом, и рассказы его казались правдоподобными даже благоразумным членам магистрата. И не только они, но все на площади потянулись к рассказчику, чтобы понять природу заклинания, открывающего любые замки, если его произнести должным образом. И все они, затаив дыхание, рассматривали отметины на пальцах волшебника.
-- Память о встрече с гарпией, -- спокойно объяснял Шмендрик. -- Они кусаются.
-- И вы никогда не боялись? -- робко удивилась молоденькая девушка. Мэр шикнул, но Шмендрик раскурил сигару и улыбнулся ей.
-- Голод и страх сохранили мне молодость, -- ответил он. Члены магистрата дремали и переговаривались за столом; искоса глянув на них, волшебник подмигнул девушке. Мэр не обиделся.
-- Это верно, -- вздохнул он, сложив переплетенные пальцы над местом, где теперь находился его обед. -- Мы здесь хорошо живем; если это не так, я ничего не понимаю в жизни. Иногда я думаю, что самая малая капля страха, голода нам бы не повредила -- так сказать, обострила бы наши чувства. Вот почему мы всегда приветствуем странников, у которых есть новые истории и песни. Они расширяют наш кругозор... заставляют нас заглянуть внутрь... -- Он зевнул и, постанывая, потянулся.
Один из членов магистрата неожиданно воскликнул:
-- Боже, взгляните на пастбище! Тяжелые головы повернулись на нетвердых шеях, и все увидели, что деревенские коровы, лошади и овцы сгрудились на дальнем конце поля и не отрывали глаз от белой кобылы волшебника, пасшейся на прохладной траве. Все животные молчали. Даже свиньи и гуси были безмолвны как тени. Где-то вдалеке крикнул ворон, словно угольком перечеркнув закат.
-- Необыкновенная, -- пробормотал мэр. -- Совершенно необыкновенная...
-- Да, в самом деле, -- согласился волшебник. -- Если бы вы знали, что мне предлагали за нее...
-- Любопытно, -- сказал начавший разговор советник, -- они ведь не кажутся испуганными. Словно благоговеют, как бы поклоняются ей.
-- Они видят то, что вы разучились видеть. -- Шмендрик уже достаточно подвыпил, а молоденькая девушка смотрела на него глазами и более ласковыми и менее глубокими, чем глаза единорога. Он стукнул стаканом по столу и сказал улыбающемуся мэру: -- Она более редкостное создание, чем вы осмеливаетесь думать. Она -- это миф, память, нечто не-у-ло-... неуло-вимое. Если бы вы помнили, если бы вы голодали...
Голос его потонул в топоте копыт и детском вопле. С гиканьем и свистом дюжина одетых в лохмотья всадников ворвалась на площадь, разбрасывая горожан, будто мраморные шарики. Они объезжали площадь, сбивая все, что попадалось на их пути, нечленораздельно похваляясь и неизвестно кого вызывая на битву. Один из них привстал в седле, согнул лук и стрелой сбил флюгер со шпиля церкви, другой схватил шляпу Шмендрика, нахлобучил себе на голову и с громким хохотом помчался по площади. Некоторые подхватывали на седло визжащих детей, некоторые довольствовались провизией и бурдюками с вином. Дико сверкали глаза на небритых лицах, барабанным боем звучал смех.
Толстяк мэр стоял, пока не встретился глазами с предводителем разбойников. Он поднял одну бровь, предводитель щелкнул пальцами, и кони сразу присмирели, а оборванцы умолки, как деревенская живность перед единорогом. Заботливо опустили они детей на землю и вернули почти все бурдюки с вином.
-- Джек Трезвон, пожалуйте, -- невозмутимо произнес мэр.
Предводитель всадников соскочил на землю и медленно подошел к столу, за которым обедали советники с гостем. Это был громадный детина почти семи футов ростом, каждый шаг его сопровождался звоном и бренчанием колец, колокольчиков и браслетов, пришитых к его латаной куртке.
-- Здорово, ваша честь, -- посмеиваясь, хрипло отозвался он.
-- Кончайте это, -- сказал ему мэр, -- неужели вы не можете являться спокойно, как воспитанные люди.
-- Парни не причинят никакого вреда, ваша честь, -простодушно пробормотал гигант. -- Сами понимаете, целыми днями в лесу, нужно ведь и немного расслабиться, так сказать, маленькая разрядка. Ну-ну, все, э?.. --И он со вздохом вытащил из-за пазухи тощий мешочек с монетами и положил на открытую ладонь мэра. -- Вот, ваша честь, -- сказал Джек Трезвон. -- Это немного, но больше мы сэкономить не могли.
Мэр высыпал монеты на ладонь и недовольно тронул их пальцами.
-- Ну, тут немного, -- посетовал он. -- Даже поменьше, чем в прошлом месяце, а уж и там было с гулькин нос. Жалкие вы грабители -- вот вы кто.
-- Тяжелые времена настали, -- мрачно проговорил Джек Трезвон... -- Не должно нас винить, если у путников золота не больше, чем у нас. Из репки, как известно, крови не выдавишь.
-- Я выдавлю, -- мэр свирепо посмотрел на гиганта и поднес к его носу кулак. -- Ну, если ты темнишь! -- закричал он. -Ну, если ты греешь карманы за мой счет! Я выдавлю из тебя, я выдавлю из твоей шкуры все внутренности и вышвырну собакам! Катитесь отсюда, и передай это своему босяку-капитану. Вон, негодяи!
Когда Джек Трезвон, что-то бормоча, повернулся, Шмендрик прокашлялся и неуверенно сказал:
-- Кстати, если вам не трудно, верните мне мою шляпу. -Гигант молча уставился на него налитыми кровью бычьими глазами. -- Мою шляпу, -- потребовал Шмендрик, уже более твердо. -- Один из ваших людей взял мою шляпу, и было бы разумнее, если бы он вернул ее.
-- Разумнее? -- наконец проговорил Джек Трезвон. -- А кто ты такой, чтобы судить о разуме? Вино все еще шумело в голове Шмендрика: -- Я -- Шмендрик Маг, и враждовать со мной не советую, -- объявил он. -- Я старше и опаснее, чем кажусь. Шляпу!
Джек Трезвон с минуту смотрел на него, потом подошел к своему коню, переступил через него и оказался в седле. Подъехав к Шмендрику и... едва не касаясь его бородой, он загремел: