-- Воззрите на нее! -- крикнул Ракх. -- Воззрите на последнее диво, самое последнее! Воззрите на Элли!
Внутри клетки было темнее, чем снаружи, и, казалось, сам холод как живой шевелится за прутьями. Что-то дрогнуло, и Она увидела Элли, старую, худую оборванную женщину, скрючившуюся в клетке у огня которого не было. Она казалась настолько хрупкой. что вес темноты сокрушил бы это изможденное тело, и такой беспомощной и одинокой, что посетителям следовало бы рвануться на помощь и освободить ее. Вместо этого они молчаливо попятились, словно Элли подбиралась к ним. Но она даже не смотрела на них. Она сидела в темноте и наскрипывала под нос песню, подобно тому, как скрипит пила, впиваясь в дерево, и как скрипит дерево, готовящееся упасть:
То что украли -- вернется домой,
Сжатая вырастет рожь,
Мертвый -- в другом, по-иному -- живой,
Прошлого не вернешь.
-- Ну как, не очень-то сильна на вид? -- спросил Ракх. -Но ни один герой не может противостоять ей, ни один бог не поборет ее, и никакое волшебство не оградит от нее, ведь она не пленница. Мы показываем ее, а она тем временем ходит среди вас и берет свое. Элли -- это старость.
Холод клетки тянулся к единорогу, и там, где он прикасался к ней. Она никла и слабела. Она чувствовала, как съеживается и покрывается морщинами ее кожа, как покидает ее красота. Уродство свисало с ее гривы, пригибало голову, вырывало волосы из хвоста, гнездилось в ее теле, пожирало шкуру и томило ум воспоминанием о том, как хороша она была когда-то. Где-то поблизости гарпия издала низкий энергичный звук, но, спасаясь от последнего страшного демона, Она укрылась бы и под сенью этих бронзовых крыл. Песнь Элли пилила ее сердце.
В море рожденный на суше умрет,
Глину, как хочешь, мнешь,
Подарок и руки и душу сожжет -
Прошлого не вернешь.
Представление было закончено. Люди, крадучись, расходились не поодиночке, а парами, большими и маленькими группами, крепко держа за руки незнакомцев, поминутно оглядываясь, не идет ли по пятам Элли. Ракх грустно предложил:
-- Не желают ли джентльмены задержаться и выслушать историю о сатире? -- и, подвывая, кисло расхохотался в их удаляющиеся спины. -- Порождения ночи -- пред ваши очи!
Они шли мимо клетки единорога, смех Ракха подгонял их, а Элли все пела.
Это же иллюзия, сказала Она себе. Это -- иллюзия, и, подняв отягощенную смертью голову, вгляделась в темноту последней клетки, ища взглядом не Старость, а Мамашу Фортуну, потягивающуюся, хихикающую, с неестественной легкостью спускающуюся на землю, И она поняла, что не стала уродливей и смертней ни на волосок, но все же прекрасной почувствовать она себя нс могла. Может быть, это тоже иллюзия, устало подумала она,
-- Я просто наслаждалась, -- проговорила Мамаша Фортуна, -- как всегда. Подозреваю, что я просто создана для сцены.
-- Лучше б ты держала покрепче эту проклятую гарпию, -отозвался Ракх. -- Я чувствовал, что она вот-вот освободится. Будто я был связывающей ее веревкой, а она развязывала меня. -Он поежился и понизил голос. -- Отделайся от нее, -- хрипло произнес он, -- отделайся, пока она не разорвала нас в клочья. Она только об этом и думает. Я все время чувствую это.
-- Молчи, глупец, -- голос ведьмы был свиреп от страха. -Если она вырвется, я смогу превратить ее в ветер, в снег, в семь нот. Но я хочу держать ее при себе. Ведь никакая другая ведьма на свете не умеет и не сумеет этого. И я буду держать ее, даже если мне придется для этого каждый день кормить ее твоей печенью.
-- Прекрасно, -- ответил Ракх и слегка отодвинулся от нее. -- Ну, а если она потребует твою? Что ты будешь делать тогда?
-- Буду продолжать кормить ее твоей, -- заявила Мамаша Фортуна. -- Она не почувствует разницы. Гарпии не слишком умны.
Старуха одинокой тенью скользила в лунном свете от клетки к клетке, гремя замками и проверяя свои чары, как хозяйка ощупывает арбузы на рынке. Когда она подошла к клетке гарпии, чудовище издало вопль, пронзительный как стрела, и ужасающе расправило свои великолепные крылья. Единорогу показалось, что прутья решетки начали извиваться и опадать дождем, но Мамаша Фортуна хрустнула тонкими пальцами, и прутья вновь стали железом, а гарпия, выжидая, замерла на насесте.
-- Не сейчас, -- сказала ведьма, -- еще не сейчас. -- Они смотрели друг на друга одинаковыми глазами. Мамаша Фортуна сказала: -- Ты моя. Ты моя, даже если убьешь меня. -- Гарпия не шевельнулась, но тучка затмила луну. -- Не сейчас, -- повторила Мамаша Фортуна и повернулась к клетке единорога. -- Ну, -сказала она сладким дымным голосом. -- Я все-таки напугала тебя, не правда ли? -- Она рассмеялась, и смех ее был похож на шорох змеи в тростниках, и подобралась поближе. -- Что бы ни говорил твой приятель волшебник, -- продолжала она, -- хоть немного мастерства у меня должно быть. Для того, чтобы ты показалась себе старой и отвратительной, требуется, скажу вам, некоторое искусство. И неужели грошовым заклятьем можно держать в плену Темную. Никто до меня... Она ответила:
-- Не хвастай, старуха. В этой клетке -- твоя смерть, и она слушает тебя.
-- Да, -- спокойно ответила Мамаша Фортуна, -- но я, по крайней мере, знаю, где она. А вот ты бродила по дороге в поисках своей смерти. -- Она опять рассмеялась. -- Но где она, я знаю тоже. Но я не дам тебе встретиться с ней, и ты должна поблагодарить меня за это.
Забыв все, Она прижалась к прутьям. Они причиняли. ей боль, но Она не отступала.
-- Где Красный Бык? -- спросила Она. -- Где мне найти его?
Мамаша Фортуна подошла к клетке вплотную. -- Красный Бык короля Хаггарда, -- пробормотала она, -- значит, ты его знаешь. -- Блеснули два ее зуба. -- Ты моя, -- сказала она, -- он тебя не получит.
Тогда Она покачала головой и мягко ответила: -- Тебе лучше знать. Освободи, пока не поздно, освободи гарпию и меня. Занимайся своими тенями, если хочешь, но освободи нас.
В стоячей воде ведьминых глаз что-то полыхнуло так, что несколько ночных мотыльков отвлеклись от своей прогулки, ринулись на свет и белыми хлопьями пепла упали на землю.
-- Скорей я оставлю свое дело, -- осклабилась она. -Волочиться сквозь вечность с моими доморощенными пугалами -- об этом я мечтала, когда была молода и зла. Ты думаешь, я выбрала эту убогую магию, порождение глупости, потому что никогда не знала настоящей? Я вожусь с собаками и обезьянами потому, что не смею коснуться травы, но я понимаю разницу. И теперь ты просишь меня отказаться от вас, от присутствия вашей силы. Я сказал Ракху, что, если потребуется, стану кормить гарпию его печенью, и я это сделаю. А чтобы удержать тебя, я бы взяла твоего дружка Шмендрика и... -- тут она в ярости забормотала какую-то чепуху и наконец замолкла.