Для пожилых и некрасивых — клубы, зрелищные балаганы. Или профессиональные ласки за умеренную плату.
И одинокие. На лавочках, прямо на траве. Глаза, обращенные внутрь себя. О чем они думают? О чем думала я, когда была бетянкой, вещью в себе? О многом. 127 лет!
Несостоявшиеся мыслители, художники, музыканты, поэты. Только для себя. Их мысли, их души умрут с их смертью. И я не в силах заставить их заговорить. Эрл мог бы…
Я подумала, что история повторяется. Снова Ева ведет Адама к древу познания. Лишить их рая.
Только та Ева была юной. И не самозванкой. А Адам…
— Пожалуй, сегодня и покончу, верно? Удобный момент — все на карнавале. Мы успеем.
— Да, Эрл.
Я еще продолжала по инерции идти, еще где-то в подсознании предстоял путь через кабинет вниз, по коридору к старой шахте, на аэрокаре к серым скалам, где Эрл Стоун прятал свою лабораторию. Но я уже остановилась. Так лопнувший стакан еще какое-то мгновение сохраняет видимость формы, но он уже перестал быть стаканом — это груда осколков, цепляющихся друг за друга.
В кресле у дверей кабинета сидел человек. Заходящее солнце золотило его голое, точно полированное, темя. Почему-то Шеф ВП не носил парика. Он обернулся и встал нам навстречу.
Не может быть. Та же мысль, что в лучшие минуты с Эрлом, Вернее, антимысль той. Слишком плохо, чтобы быть на самом деле. Я успела заметить повисший за окном полицейский аэрокар. Неужели конец? Я все еще чувствовала на плече руку Эрла, но уже летела куда-то вниз, в бездну, вместе с кувыркающимся сердцем. Темно, душно, шум в ушах. И будто в тумане приближающееся лицо Эрла.
— Николь, что с тобой? Николь!
Но физически я уже в порядке — мне ведь только девятнадцать.
Удается, наконец, восстановить дыхание, предметы вокруг приобретают нормальные очертания. С этой минуты я буквально мечтаю о физической дурноте, о небытие. Но я в порядке. Я даже машинально пожимаю протянутую руку отца.
— Вот и я, Рита. Неважно себя чувствуешь? Тогда можешь идти. Поль проводит тебя домой. Ты свою миссию выполнила.
Эрл! Я молчу. Я смотрю на Эрла, который отвечает на вопросы.
— Эрл Стоун, гражданский номер такой-то, год рождения такой-то, бывший химик, ныне иллюзионист, выступающий под псевдонимом Дэвида Гура, вы обвиняетесь в величайшем антигосударственном преступлении — сокрытии и хранении предметов, несущих информацию о Земле-альфа…
Мы знали, что это может когда-либо случиться, но гнали прочь подобные мысли, как мысли о смерти. Так же вероятно и так же невероятно, как смерть в любую минуту. И не были готовы к этому, как люди всегда не готовы к смерти. Эрл наивно попробовал отпираться:
— Ничего не понимаю, Шеф. Какие у вас основания?
— Основания? — У этого человека была моя улыбка! Я знала, что Эрл сейчас подумал об этом. Отец извлек из кармана уже знакомое мне яйцо, о существовании которого Эрл знал.
— Как дела, Рита? Как дела, Рита? Как дела, Рита? Меня не оставляло ощущение, что я всего лишь марионетка в жутком хаосе. Яйцо открылось. Я ожидала услышать какой-либо из монологов Риты, а вместо этого:
— Если ты думаешь, что меня подослала ВП… Давай рассуждать логически. Я больна и не совсем нормальна, значит, во-первых, не являюсь полноценным агентом… Зачем было им отправлять меня одну прямо тебе в руки?
— Как мы и полагали, это прозвучало достаточно убедительно, — прокомментировал Шеф. Мой голос! Эрл отвечает. Опять я.
— Просто я их убедила, что здорова. Обманула ВП, чтобы встретиться с тобой и выяснить…
— Когда я понял, что к чему, первой мыслью, естественно, было сообщить куда следует. Но кое-что в этом хламе меня заинтересовало…
Наш тогдашний разговор. Каким образом? Откуда? Что-то должно произойти, сейчас же, немедленно. Со мной, с Эрлом, с этой комнатой, с миром. Но ничего не происходит. Мы стоим и слушаем самих себя, то, что говорилось только друг для друга, самое сокровенное, самое интимное. В тайнике, в моей комнате, похожей на дно колодца, во время наших конспиративных прогулок. Нет, не может быть, мы же тогда были совсем одни! И «только человек» мог проникнуть… Как ни странно, техническая невероятность, неосуществимость этого спектакля помогла мне выдержать, убедить себя в нереальности происходящего. Абсурд, это не имеет ко мне никакого отношения. Нелепый сон.
— Прекратите!
Кажется, это крикнул Эрл, но я не узнала его голоса. А лицо! И напряженное тело, будто спрессованное, скрученное, готовое к прыжку. «Он его убьет», — вяло подумала я. Не как участница, а как зрительница.