Даже в мечтах он не бывал так счастлив. Он чувствовал, что способен летать. Радость переполнила маленького эльфа.
Женщина проснулась и смотрела на эльфа с улыбкой.
Малыш хохотал, как сумасшедший.
— Смотри, он меня повесил! — весело сказал эльф человеку-женщине.
— Нет, — ответила она, — это называется «качели».
Улыбка сошла с её лица.
— Быть повешенным — это ужасно, — продолжила она, — тебе надевают на шею верёвку, и она затягивается под тяжестью твоего же тела. Верёвка стягивает горло, воздух не попадает в лёгкие, и ты умираешь, как я только что чуть не умерла от воды.
Маленький эльф замер.
Соскользнул вниз с самодельных качелей.
Глаза его были широко распахнуты от ужаса.
Лицо посерело.
Ему не хватало воздуха.
Малыш скорчился на земле и вновь затянул свои бесконечные, жалобные стоны. Ледяные мурашки побежали у мужчины и женщины по спине.
— Зачем ты ему сказала? — мужчина был в ярости. — Он был счастлив. Хоть раз он был счастлив!
— Потому что ему встретятся другие люди, которые вновь захотят повесить его за то, что он эльф. И я не хочу, чтобы он с радостью бежал им навстречу, думая, что виселица — это качели. Лучше быть несчастным, но живым.
— Я не позволю, чтобы его повесили!
— Да уж, я видела. Если не крысы, то мы все сейчас болтались на виселице.
— Если бы не крысы, мы болтались бы на виселице, — сквозь слёзы поправил её малыш.
Женщина взяла эльфа на руки и крепко обняла. Мало-помалу стоны стали стихать. Засветили первые звёзды. Пологие склоны холмов чётко вырисовывались на фоне фиолетового неба.
Она вновь усадила малыша на качели и стала медленно их раскачивать.
— Ты можешь быть счастлив, если захочешь. Но ты должен всегда помнить, что люди повесят тебя, если поймают.
— И потом съедят меня с розмарином?
— Нет.
— Без розмарина?
— Люди не едят эльфов. Никогда.
— Зачем же им меня вешать, если они нас даже не едят? Это невежливо, нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет, почему же они так делают?
Малыш уютно сидел на качелях и медленно покачивался.
— Потому что люди ненавидят эльфов.
— Почему ненавидят?
Наступило долгое молчание. Качели медленно убаюкивали маленького эльфа. Собака широко зевнула.
— Потому что это всё из-за вас.
— Что из-за нас?
— Всё.
— Что «всё»?
— Ну, всё. Холод. Дождь. Ага, точно, дождь. Вода, заливающая землю. Неурожай. Деревни, разрушенные водой. Наши дети умирают от голода, и всё из-за вас.
— Из-за нас идёт дождь? Как это? — малыш был возмущён. — Как?
— А мне почём знать? Может, вы о нём мечтали?
— Если бы, мечтая, я мог менять погоду, то сейчас мечтал бы о жарком солнце, которое согрело бы мои ноги. И вообще, — добавил малыш, — это просто глупо, ведь мы страдаем от дождя и от нужды так же, как и вы, и даже больше! Почему же бабушка не могла просто подумать о солнце, когда её заливало водой? Почему моя мама не подумала, что хочет остаться со мной, а ушла в место, откуда не возвращаются?
Малыш снова расплакался. Беззвучно, едва всхлипывая.
— Ну… — растерялся охотник. — Так все говорят, что это из-за вас…
В поисках помощи он обернулся к женщине, которая, задумавшись, стояла рядом с качелями. Она нахмурила лоб, но не казалась рассерженной или грустной — было видно, что она напряжённо о чём-то размышляет.
— Мы ненавидим вас, потому что вы лучше нас. Поэтому мы вас не переносим, — заключила она. — У вас есть волшебство. Вы умнее нас. Непонятные для нас рисунки превращаются для вас в слова… Я думаю, мы вас боимся. Мы не знаем всей вашей силы и поэтому боимся её. Мы перед вами так бессильны… совершенно бессильны… и любой из вас…
Малыш перестал плакать.
— Кстати, о волшебстве, — продолжала женщина, — откуда ты знал, какой ключ подходит для какого замка?
Малыш удивился.
— Что значит «подходит»? — поинтересовался он.
Теперь удивилась женщина.
— Ну, который из ключей нужно вставлять в замок, чтобы тот открылся.
— Вставлять? — малыш был поражён. — А-аааааааааа, правда? Его нужно вставлять? И он подходит?
— Определённый ключ открывает лишь определённый замок, понял?
Удивлению малыша не было конца. Он наморщился от напряжения. Вдруг его осенило, и малыш просиял: