В большой просторной комнате, куда хозяйка провела Бояринова, в углу стояло пианино старой немецкой марки. С высокого лепного потолка свисала старинная бронзовая люстра мастерских Кузнецова. Это Бояринов определил сразу: еще будучи мальчишкой, он часами простаивал перед старинными люстрами в комиссионном магазине на Арбате. И люстры Кузнецовские он мог безошибочно отличить от люстр других мастеров. Бросились в глаза и тисненые корешки старинных книг на застекленных стеллажах, инкрустированная венгерская мебель на гнутых ножках, на полу распластался болотного цвета огромный палас…
— Ну, что ж, давайте знакомиться, — улыбнувшись, сказала хозяйка и подошла и Бояринову, протягивая ему руку.
Бояринов крепко замкнул в своей ладони тонкую, гибкую кисть хозяйки.
— Меня зовут Магдой, мне двадцать восемь лет, по образованию я архитектор. Сейчас завершаю кандидатскую диссертацию. Два года назад развелась с мужем, и да будет вам известно — единственная внучка моей любимой бабушки, память о которой привела вас в мой дом. Вот вся моя анкета у вас, как на ладони.
Представился и Бояринов, сказав, что он актер театра, в котором когда-то работала бабушка Магды, и ко всему прочему — председатель месткома.
— А дальше? — Магда шаловливо, по-детски погрозила пальцем.
— Что дальше? — смутился Бояринов.
— Поподробней, по моей анкете!..
— Ну, знаете ли… Это уже называется вывернуться наизнанку… И причем так сразу… — пытался отшутиться Бояринов. Свой прошлогодний скандальный развод с женой он таил от людей, как грех и как позор. Хорошо, что в театре знали, что причиной развода было весьма вольное поведение жены, тоже актрисы, только другого театра.
— А вот и наизнанку! — настаивала Магда. — Как я. Что, не хватает духу?
Бояринов пожал плечами, протяжно вздохнул. В эту минуту ему казалось, что он давно знает эту женщину.
— Я ваша поразительная копия и в этой графе анкеты. Как и вы, одинок. И знаете… не жалею об этом. Как жернова свалил с души. Надеюсь, вы многое поймете, если я скажу, что моя бывшая жена — актриса. К тому же мы работаем в разных театрах.
— И пили разное вино? — Не сходя с шутливого тона, спросила Магда, закурила и, жестом приглашая Бояринова сесть, положила на журнальный столик сигареты. — Курите.
— Представьте себе, это, пожалуй, одна из главных причин наших хронических семейных размолвок. Я предпочитал сухие вина. Моя жена — коньяк и водку.
— И, очевидно, эта ее страсть разгоралась сильнее, когда театр был на гастролях в других городах, или когда она выезжала из Москвы на киносъемки? — Магда затянулась сигаретой и, подняв голову, пустила в сторону люстры красивое перекатное кольцо дыма.
— С вами опасно разговаривать, — разминая сигарету, ответил Бояринов.
— Потому что у нас слишком много общего. Мой бывший муж тоже служитель Мельпомены.
— Артист?
— Нет, он кинооператор на «Мосфильме». Причем, один из лучших операторов. У него всегда сходятся концы с концами.
Не сошлись только наши души и наши жизненные принципы. — Лицо Магды сразу как-то посерьезнело, словно его опахнуло пепельное облачко. — А теперь, когда я знаю, кто вы — я вас слушаю. Чем могу быть полезной?
Бояринов начал не сразу. С минуту он молча курил, рассеянно глядя на красивую хрустальную люстру, потом, словно боясь, что Магда может не так понять его затянувшееся молчание, начал:
— У актрисы Лисогоровой через месяц будет юбилей. Вы, очевидно, знаете ее по сцене?
— Лисогорова?!. Покажите мне человека, кто ее не знает. Можно всего лишь раз увидеть ее в фильме «Потерянное поколение», и она запомнится на всю жизнь. Я была еще девчонкой, когда проливала слезы во время чеховского спектакля «Чайка». Ей уже пятьдесят?
— Шестьдесят, — ответил Бояринов, наблюдая за игрой выразительного лица Магды, на котором каждое движение души находило моментальное выражение. Сейчас на нем были написаны удивление и искренний восторг. Они проступали в блеске больших черных глаз, во вздрогнувших ноздрях, в легком румянце, прихлынувшем к ее смуглым щекам.
— Вот что значит талант от бога!.. Он даже хранит в своей первозданной красоте тело. — Магда закрыла глаза и смолкла. — Сейчас я отчетливо вижу лицо Лисогоровой, каким видела его несколько лет назад в роли Кручининой. Боже мой, я не смогла сдержать рыданий в той сцене, когда Кручинина нашла своего потерянного сына Григория Незнамова. Чуть ли не наизусть, еще со школьной скамьи я знала текст пьесы Островского, уже наперед могла произнести почти каждую реплику действующих лиц, а все равно в этом месте спектакля заходилась в рыданиях. Лисогорова!.. В одной фамилии есть какая-то романтика и тайна. Люблю эту актрису!.. Вряд ли в нашем теперешнем театре с его давнишними традициями рядом с Лисогоровой можно кого-нибудь поставить. Это идет от корня Ермоловой и Комиссаржевской.