В распадке закричала кукушка. Полозов отстранился. Девушка, закрыв глаза, лежала у него на руках. Он усмиренно опустил ее на землю.
— Ты чего так, а? — спросила она простодушно, но тут же насупилась. — Не любо тебе? Может, другая есть? Зачем тогда пришел, а? — В ее чистых глазах было недоумение. — Как можно ломать дерево и разводить очаг, если не ищешь тепла? — Она отвела глаза и тихо добавила. — Весной мне минет три раза по пять. Ты узнал, что я никому не обещана? Разыскал по следу стада? Да?
— Не разыскал, а встретил! — засмеялся Полозов.
— А разве не все равно? Ты же обнимал меня.
— Эх ты, простота. Да тебя так всякий обманет.
— Обманет? Разве я зверь? — Она непонимающе глядела ему в глаза.
— Никого у меня нет. Хорошая ты, да молода, вот что! Подрасти малость! — проговорил он мягко.
— Можно подрасти. А почему нет? — усмехнулась, она лукаво.
Он не ответил и стал искать глазами барана. Она поняла, махнула рукой на распадок и побежала по склону сопки. Он за ней. Где кончалась осыпь щебенки и зеленел кустарник, белела туша барана.
Ниже у родника стояла пастушеская юрта. Склонившись, у костра сидел старик.
Дым от костра скапливался в распадке, стлался по склонам сопки. Там паслось небольшое стадо оленей. Шерсть их сливалась с цветом ягеля. Лишь сухими кустиками темнели рога. Вот старик поднял голову и, поднявшись, поплелся к барану.
— Если не меня искал, зачем ты здесь? — спросила девушка. — Неужто взаправду охотился на баранов?
— Артель тут в распадке. Золото ищем. Да пустое это дело, уходить надо. Вот раздобуду мясо впрок…
— Золото — это корни какие или норы? — спросила она.
— Так, ерунда, — усмехнулся он и не стал пояснять. — Не такое положение, отдал бы тебе добычу. Как тебя зовут? Не обижайся. Подрастешь, приеду сватать, Ладно? — уже снова шутил Полозов.
— Приезжай. А зовут Маша, — вспыхнула она. — А тебя как?
Полозов назвал свое имя. Маша лихо забросила ружье за плечо и припустила вниз, Полозов за ней. Осыпь зашевелилась, поползла, и коричневый поток щебенки двинулся под ногами. Он еле догнал Машу и взял ее за руку.
— Колыма велика. Из каких ты мест?
Она рассказала, что сирота, живет у родственника — пастуха Маркела в верховьях Колымы, на реке Буянде. А теперь с отцом Маркела она гонит оленей чиновникам в подарок от оленевода Громова.
— Ну, чей? — спросил Полозов, — наклонившись над бараном.
— Твой! Прямо в сердце. Моя пуля рядом. Вот! — Маша ткнула пальцем в рваную рану на лопатке. — Не говори, что я тоже попала. Ладно?
Подошел высокий старик с морщинистым лицом и хитроватыми глазами.
— Твой? — спросил он Машу.
— Его, — кивнула она на Полозова. — Стреляла мимо, худое ружье.
Взгляд якута с недоверчивым беспокойством пробежал по лицу девушки и задержался на винчестере Полозова.
— Целиком разве утащишь? Почему, бы не распотрошить у очага? — усмехнулся он.
— Утащу, — уверил Полозов.
— Разве нельзя освежевать здесь?! — Как бы не расслышав, якут вытащил нож, попробовал пальцем острие.
— Унесет! Он, страсть, какой сильный! — с решительностью вмешалась Маша и протянула старику ружье. — Подержи, я помогу! — И ловко оттеснив его, перевернула тушу.
Полозов, быстро подхватив барана, закинул на спину. Засмеялся.
— Как воротник! Хорошо! — Он кивнул старику и подмигнул девушке. — Через годик жди! Приеду!
— И верно, подожду! — заулыбалась она и побежала рядом. — Приходи. Это в устье, где Герба впадает в Буянду.
Старик сердито закашлял. Маша, остановилась, и Полозов залюбовался ее детским лицом.
— До свидания! Расти, малышка, быстрей! — крикнул он и, тяжело ступая по рыхлой осыпи, стал подниматься на сопку. На перевале он разжег костер и острием ножа вскрыл рану на лопатке туши. На землю вывалилась желтая пулька. Что бы это могло быть? — Он взял ее на ладонь, подбросил. Тяжелая, как свинец. — Неужели золотая? — поскоблил ножом. — Точно! Только золото было с красным отливом и не походило ни на ленское, ни на охотское.
Полозов призадумался: Герба? Буянда? Это совсем глухие места. Глухие…
В памяти ожил далекий Средне-Колымск с деревянными избами, запахом рыбы и грязью. «Колымская республика», — как прозвали дом купца Павлова, в которой коммуной проживали ссыльные. Там была отличная библиотека, собранная за долгие годы.
А вот отца он не помнит. И не странно. Прибыл отец с партией народовольцев в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Там он женился на такой же ссыльной. Отец неожиданно умер, когда Полозову было всего пять лет. А мать до сих пор так и стоит перед глазами: высокая, сероглазая, улыбающаяся, с толстыми русыми косами и нездоровым румянцем…