— Громов, — узнал Миколка.
Гермоген поплелся в юрту ставить чай.
Потяг вбежал на берег и повернул к жилищу. Каюр навалился на остол. Собаки попадали в снег и принялись обкусывать кусочки льда, примерзшие к лапам. Каюр оказался знакомым. Это был Маркел.
— Нарты в снег! Ездовым корм! — властно бросил оленевод, взял сумку и пошагал важный, как сытый медведь.
Маркел разбросал вяленую горбушу. Собаки набросились на еду, и, когда слизали последние крошки, он растянул тяговые ремни. Миколка помог оттащить нарты, затоптать полозья в снег. Собаки, поджав лапы к брюху, улеглись, засунув морды под метелки хвостов.
Миколка нарубил дров и вошел в юрту. Громов сидел за столом и строгал ножом мерзлую нельму. Перед ним стояла бутылка спирта, кружки. Гермоген, склонившись у камелька, попыхивал трубкой, подбрасывая дрова. Маркел затаскивал меховые сумки и сваливая их в угол.
— Мясо-то утром съели все. Ты бы, Миколка, зайцев принес, — проговорил тихо Гермоген. Миколка удивился, но промолчал. Мяса давно не было, а на юрте лежала половина замороженной тушки беляка.
— Брось собакам! Я не кормлю зайчатиной своих работников, — поморщился брезгливо Громов. — Разберется Маркел и принесет жирный кусок молодого бычка.
Гермоген, как бы что-то высматривая на полу, не разгибаясь, прошел в свой угол и сел.
Ишь какой дед! Не только бедность, но и болезнь свою скрывает, — догадался Миколка и присел на корточки у огня.
— Сильный хозяин не ведет счета своим богатствам. Я не был безоленным, пока твои стада не прокатились тут, как паводок, — заметил тихо Гермоген. Лицо его не выражало ни обиды, ни огорчения.
— Слова твои ранят сердце, — заерзал оленевод и сосредоточенно потер пухлые руки. — Искали пастухи важенок с твоими метками — нет, говорят. Иди в стада, ищи, а?
— Большая река вбирает в себя мелкие ключи. Кто ищет в воде свою рыбу?
— В твоей голове правильные мысли, — сразу же подхватил Громов. — Давай выпьем, а?
— Пить чужое — становиться должником. Твоя книга пухнет от моих долгов, — печально ответил старик и опустил голову.
Миколка заметил, как было зажглись глаза деда.
— Времена меняются, а ты все по-старому гордый? — Громов поправил красный лоскуток, приколотый к груди. Лицо твое хмуро, я вижу. Почему не признаешь новых законов товарищества?
Старик не ответил, только недоуменно покосился на грудь оленевода. Вошел Маркел, повесил над огнем ведро с мясом, сбросил кухлянку. На его груди алела такая же тряпочка.
— Вот мой товарищ по новой власти. Садись, Маркел! — Оленевод уважительно подвинулся и пожаловался на Гермогена. — Приглашал хозяина, да, видимо, он незнающий. Все досадует на старое.
Громов выпил, бросил в рот лепесток строганины, крякнул и вытащил книгу. Перелистнув несколько страниц, ткнул пальцем в исписанный лист.
— Плохие вести поднимают цену. Пожалуй, еще две связки горностаев да три красных лисицы, и рассчитаемся.
Гермоген недовольно крякнул. Оленевод посмотрел на старика, потеребил лоскуток на груди.
— Государевы люди изменили присяге и захватили власть. Слабый царь был, пожалуй. Теперь в Охотске и Оле вместо прежних правителей комитет. — Громов положил руку на плечо Маркела, усмехнулся: — Вот так же, как мы, — сидят рядом купец и рыбак.
— Да, да, — промямлил польщенный батрак. — Хорошо с хозяином за одним столом. А ясак? Как славно, что его отменили.
— Слабеет твой ум, — отдернул руку с его плеча оленевод. — Ясак отменили, а товаров в тайгу не везут. Теперь самим торговать надо.
Маркел припал к столу и, обжигаясь мясом, пробурчал:
— Славно говорит хозяин. Правильно, пожалуй! Сытно живется в стадах пастуху, — бросил он несмелый взгляд на оленевода и покосился на бутылку. — Ой, как ладно жили, когда не пускали чужих. Дружно шибко жили. Правильно, а?
— Пей, Маркел. Ты умные думы имеешь. — Громов заговорил о новой власти.
Гермоген рассеянно слушал, мало чего понимая. Да и какое ему дело до царя, пристава, урядника, комитета? Торговал он с Громовым, когда у того не было красного лоскутка, а что изменилось?
— Вот уже русские появились в долине. Копают землю, рубят тайгу. А скоро еще придут и выгонят тебя на старости лет. Куда пойдешь?
Заволновался Гермоген:
— Зачем они пришли?
— Тускнеет твой взор, старик. Да разве не видишь, как новая власть роет могилу? Что делать-то будем? — Громов навалился всей грудью на стол. — Пусть не будет царя! Пусть мы наденем красные лоскутки, пусть! Нам своя власть нужна, свои порядки. Так следует говорить всем. Спроси у Маркела, как хорошо мы нынче с ним живем.