Надо думать, побаивается деда. Он только охотится, кормит артель. Показался Миколка. Он тащил трех глухарей. Выстрелов не было слышно. Значит, ловушкой поймал.
Удачливый в охоте, пострел, ухмыльнулся Гермоген.
Ага, вот и Машка вышла из барака с Иваном. Пожалуй, хороший он, не погнушался сироты. Ишь, как ласково держит за руку, шепчет что-то, хохочет и целует ее. Не зря ли выгнал его тогда?
Гермоген сдвинул брови. А может, и верно, напрасно он так? Может, теперь время молодых.
Он увидел, как Миколка подошел к бараку. Его сразу окружили. Вышел бородач с полотенцем и мылом. Миколка сбросил рубашку, моется, фыркает. А бородач поливает.
Любят парня, — улыбка осветила старое лицо Гермогена.
Маша поднималась на сопку с туеском в руках. Гермоген быстро встал, забросил узелок на сипну и пошел ей навстречу.
— А-а, дед? Здравствуй! — обрадовалась она. — Откуда это идешь?
— На ключе Крохалином росомаха заявилась. Олешек, поганая, изводит. Западню сделал да обратно сопками подался, а то гнус тревожит внизу, — ответил он. И в свою, очередь спросил: — Как живешь? Не обижает белоголовый?
— Что ты? Не-е-ет! — протянула Маша, и лицо ее разрумянилось. — Да он, страсть какой добрый.
— Забыла старика. Все позабыли. Пришла бы, унты там починила, одежду. Старый стал, совсем плохо вижу, — пожаловался Гермоген.
— Да хоть сейчас. Можно с тобой?
— Верши у меня на Озерном, поглядеть надо, — он подумал. — Ты вот что, если можешь, приходи утром к шалашу, что в устье ключа. Там ночевать буду. — Гермоген торопливо попрощался и, опираясь на палку, пошел.
Заночевал Гермоген на берегу озера. Он разжег костер, достал еду, поставил чайник и долго сидел задумавшись.
К устью Озерного Гермоген пришел на рассвете. Сел, закурил.
У галечных наносов Колымы ключ сбивался в омуток и стеклянными струями разбегался по косе. Уткнувшись носом в большой камень, стоит в омуте огромная щука и тяжело шевелит жабрами. Мраморная раскраска выцвела, почернела. На отощавшем брюхе висят складки кожи. Неопытный глаз не сразу отличит ее от затонувшего бревна.
И снова старик загрустил. Сколько лет прожила эта щука в Озерном? Другие, более сильные рыбы выросли, а ей, горемыке, нет простора, да и постарела сильно. Э, как бока-то отвисли. Куда же она?
— Эх-х! — вздохнул старик. — Видно, каждому свое время и место в жизни.
Когда же с устья Среднекана ветер донес лязг металла, грохот, глухие крики, Гермоген встревожился и заспешил к себе.
У берега стояла маленькая шхуна. На галечный откос были переброшены трапы. У наваленных на берегу мотков троса, ящиков трое мужчин. Один высокий, худой, с усами. Второй — коренастый детина с желтыми поблескивающими на солнце зубами. Третий — бородатый человек, в темных очках, с длинной трубкой в зубах.
Гермоген остановился у скалы.
— Эге-е! Гермоген! Привет, почтеннейший! — закричал человек в очках и, помахивая шляпой, пошел по берегу.
Знает имя? Кто же такой, удивился старик.
— Не узнал, любезнейший? Принимай гостей! Тут и тебе подарки-с! — Человек снял очки.
Купец Попов? Видать, снова привез чужеземцев. — Гермоген резко повернулся и направился к юрте.
— Ну-ну, не сердись. Теперь хорошо тебе будет. Тут столько добра, — говорил купец, но старик захлопнул дверь перед его носом.
Плотный человек с золотыми зубами, заглядывая в записную книжку, проверял груз. Усатый складывал в кучу медные трубки, краны. Гермоген подошел к ним.
— Сологуб, поговорите со стариком сами, — шепнул Попов желтозубому и повернулся к худому с усами. — А вы, Адам, пойдите к юрте, соберите вещи, все повыбрасывал старый.
— Кто вы? — спросил Сологуба Гермоген.
Тот заулыбался:
— Свои мы. Поляки из Америки — Аляски, знаешь? Работать будем, дружить. Поладим, — бормотал он на ломаном русском языке. — О-кей, товарис!
— Ты документик-с! Документик ему покажи-с! — подсказал Попов.
Сологуб порылся в карманах и подал вчетверо сложенный лист.
Гермоген развернул бумажку, повертел.
Попов усмехнулся. Старик перехватил его взгляд, понял: смеются над ним. Он сложил бумагу и протянул обратно.
— Уходите! Грузите все и уходите!