— Сегодня воскресенье. Пусть отдыхают. — Полозов сбросил ноги с нар, освобождая место для Канова: — Напрасно убиваешься, старина.
— Содеял, аки глупец: ни расписки долговой, ни обязательства. Столь капиталу ухлопал, а чего привез… — Канов сел, собрал в кулак бороду, вздохнул: — Скорблю, Иване. Переведем последние крохи.
— Брось. В нашем деле всякое бывает. Сами виноваты. Нам бы поиски продолжать, а мы уткнулись в борискинскую россыпь, да еще по-хищнически — только богатый спай выбирали, ну и запакостили забои. А тут новые люди подошли. — Полозов призадумался.
Два сезона неплохо отмывались, а в это лето хуже… Привезенные Кановым старатели думали, что золото здесь лопатой гребут. Работали они плохо, а зимней разведкой отказались заниматься. Пришлось платить с шурфа. Разбитые выше по ключу разведочные линии оказались пустыми. Значит, надо перехватывать ниже. А весной отрядить кого-либо за перевал.
Хлопнула дверь.
— Ребя-я! Глядите, олени прошли! — закричал за дверью Басов и, вернувшись, попросил Полозова. — Дай пяток патронов, нагоню.
Полозов порылся в сумке. Вынул три патрона. Подумал.
Осталось с десяток. А если пристигнет нужда?
— Скоро весна, будет рыба, дичь. Не жмись.
Все стосковались по мясу, и Полозов дал четыре патрона. Басов быстро оделся, взял лыжи, ружье и ушел.
Наступил полдень, а Басова все еще не было. Все сильнее прижимал мороз, и небо пожелтело. Белесая хмурь затягивала долину. Полозов надел шубу и отправился по следам Басова. Он шел долго. Уже наступил вечер, но Полозов все еще не нагнал Басова. По его следам он поднялся вверх по долине. Вот разворошенный снег, крошки ягеля, сухой травы: тут кормились животные. Здесь Басов круто свернул в лес. Значит, пошел в обход. На притоптанном сугробе при свете луны Полозов разглядел пустую гильзу и оленьи следы. Выходит, подранил только. И верно, скоро лыжня вывела на след оленя, снова свернула в лес и, сделав крюк, вернулась к тому же месту с другой стороны. Здесь Полозов увидел тоже две пустых гильзы. Да-что он, с ума сошел? Сколько патронов на одного оленя.
Дальше Басов бежал уже без лыж. Его следы вели к лесу. Наверное, промокли торбаса и он решил у костра обсушиться, — догадался Полозов. Так и есть! Из-за валежины струилась полоска голубого дыма.
Иван поспешил на дым.
Обняв колени и сжавшись в комок, Басов сидел над самыми головнями в одних меховых носках и спал. Торбаса он снял и повесил на валежину.
— Вставай! — рявкнул Полозов над ухом.
Басов, не открывая глаз, зло оттолкнул его и еще плотнее припал к коленям. Плохо дело. Полозов быстро сдернул с себя торбаса и натянул их на ноги Басова. Сам же обулся в его еще не просохшие торбаса.
— Замерзнуть решил, дурак? Проснись! — тормошил его Полозов.
Басов только глубже зарывался в воротник. Полозов свалил его на ветки и стал мутузить кулаками.
— Не тронь. Мое, — наконец открыл мутные глаза Басов. Полозов встряхнул его, поставил на ноги и, подталкивая в затылок, заставил двигаться.
— Иди! Слышишь!
— Устал, не могу, — хныкал Басов.
— Иди! — безжалостно подгонял его Полозов.
Когда же Басов совсем обессилел, Полозов вырубил палки, сколотил салазки и повез его.
Снова весна. Снова зазеленели сопки. Как и прежде, сидит на своем неизменном чурбаке Гермоген. За столом тихо сопит Маша: она старательно готовит уроки.
Всю зиму безвыездно просидел старик у себя в юрте. Земляки избегали его. Считали, что Гермоген с чужими спознался, внука на Большую землю отправил, родственнице с русским сойтись не запретил, старыми законами пренебрегает.
Гермоген не находил покоя. Новая власть и нравилась, и внушала беспокойство. Зимой его другу в госторге на шкурки дали муку, соль, табак, консервы. Захотел мясного — разогрей и ешь. Зато, когда после зимней охоты вернулись промысловики, у Петьки не оказалось товаров для оплаты пушнины, — бумажками рассчитался.
Совсем было извелся один Гермоген. Да вот Маша к Ивану приехала. Нет-нет и прибежит на денек. Посмотришь на ее радостное лицо, ситцевое платье — и на душе легче. Не так уж худо стало молодежи.
Он вышел из юрты, поднялся на сопку и увидел на реке несколько плотов. Один уже причаливал к косе. Снова приплыли чужие люди. Что теперь будут говорить про него старики? Ведь они считают, что он показал дорогу к желтым камням. И теперь будет гневаться Дух Леса. Пожалуй, верно, что вся беда идет в тайгу от его юрты. Гермоген зябко поежился, закрыл глаза. Как правильно жить? Где дорога к счастью таежных людей, поди угадай?