ЛЮДМИЛА. Сталина Петровна! Только чтобы они там не напоздравлялись! Мы же на именины опаздываем.
СТАЛИНА ПЕТРОВНА. Людочка, не беспокойся! Горючего осталось — минут на пять. Далеко не улетят.
Виктор и Сталина Петровна уходят.
КАТЯ. Хорошо, что я вас застала!
ЛЮДМИЛА. Конечно, хорошо. Я тебя две недели не видела.
КАТЯ. Мамуль, ты у меня самая красивая! Платье — супер!
ЛЮДМИЛА. Слушай, не могу найти бабушкин кулон. Ты не брала?
КАТЯ. Брала.
ЛЮДМИЛА. Где он?
КАТЯ. В ломбарде. Хозяйка наехала — срочно бабки за квартиру! Мам, успокойся, выкуплю я его. Мне на днях зарплату дадут.
ЛЮДМИЛА. Кто тебе разрешил? Почему мне не сказала?
КАТЯ. А что, ты бы разрешила?
ЛЮДМИЛА. Но это же бабушкина память!
КАТЯ. Ну-у, началось… Кулон — это память. И квартира — это память. Вы поэтому ее продавать отказываетесь?
ЛЮДМИЛА. При чем здесь квартира?
КАТЯ. При том! Продали бы ее — и все.
ЛЮДМИЛА. Что — все?
КАТЯ. Отдали бы мне мою часть.
ЛЮДМИЛА. Какую это — твою?
КАТЯ. Я, кстати, единственная в этой квартире родилась. Самое что ни на есть коренное население. Имею право на свою часть наследства. И не понимаю, чего вдруг ты решила изображать из себя Раневскую. (Цитирует с пафосом.) «Здесь жили мои отец и мать… я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и, если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом…».
ЛЮДМИЛА. Да, я здесь выросла, и я люблю этот дом.
КАТЯ. Неправда! Ну, дед с бабой — допустим, сами строили. А вы с папой?
ЛЮДМИЛА. Не кричи! Давно скандалов не было. (Включает приемник.)
КАТЯ. В его Сиплодрычинск ты ехать не захотела, а в квартирной очереди вы какими были по счету? Три тысячи восемьсот подползающими? Вам просто некуда было деваться, вот и пришлось с родителями жить. Друг у друга на голове…
ЛЮДМИЛА. Да! Это я знаю, что такое четверо взрослых и ребенок в этой квартире. Это я знаю, что такое — тесно. А ты-то что? Когда ты подросла, мы уже тут были втроем.
КАТЯ. А когда маленькая была? Я все прекрасно помню. Как лежала в кровати и видела, что на кухне горит свет, потому что ты не идешь спать. Потом слышала папины шаги на лестнице и по звуку угадывала, что пьяный. Потом он долго ковырял ключом, а бабушка деду шептала — она думала, что шепчет! — «Опять Витька поддал!». Ты закрывалась с ним на кухне, ругалась и плакала. И думала, что все спят, и никто ничего не слышит… Про другое я вообще говорить не хочу…
ЛЮДМИЛА. Ты не хочешь — так я тебе скажу. Ты уже девочка взрослая… И про то, как мужа любила с подушкой в зубах. И про то, как в ванную выйти лишний раз боялась, потому что через родительскую комнату надо было идти. Ты думаешь, мы с твоей родной теткой Таней тут скандалов не наслушались? И всего остального… Зато — не угол, не барак, не подвал и не коммуналка. У многих и этого не было. А другое мы только в кино видели.
КАТЯ. Сказку про крота я знаю. «Здесь наша родина». Только я так жить не хочу.
ЛЮДМИЛА. Как Золушка хочешь — все и сразу? А в жизни получается — ничего… и постепенно.
КАТЯ. На самом деле никто из нас эту квартиру не любит. Непонятно только, почему мы не выехали первыми.
ЛЮДМИЛА. Потому что папа в очередной раз решит стать Ротшильдом.
КАТЯ. Я — за. Главное, чтобы не Биллом Гейтсом.
ЛЮДМИЛА. Почему?
КАТЯ. Он все завешал бедным. А родным детям — всего по десять миллионов. Представляешь? Остальное пусть зарабатывают сами.
ЛЮДМИЛА (смеется.) А тебе десятки мало?!
КАТЯ. Мне — нет, а вот его детям представляешь, как западло?
ЛЮДМИЛА. Деньги счастья не приносят…
КАТЯ….но доставляют массу удовольствия!
Телефонный звонок. Катя снимает трубку.
ЛЮДМИЛА. Катя! Тебе сюда не звонят! (Отнимает у нее трубку.) Алло! (Пауза.) Ну сколько раз можно вам повторять! Грибница осталась только чернобыльская! Брать будете? (Кладет трубку.)
КАТЯ. Так что папа задумал?
ЛЮДМИЛА. Решил не выселяться, пока фирма не заплатит ему столько, сколько он хочет. А хочет он много и сразу. Как ты.
КАТЯ. И сколько нам сегодня дают, что мы брать отказываемся?