И только уже после всего этого – главная карета с царским послом графом Гендриковым. В сопровождении шестнадцати пеших компанейцев; меньше было нельзя, кто их, эти церемонии, знает?!
Над возложенными на возвышении, на покрытых красным бархатом столах секретарь Писарев взял с подушки высочайшую грамоту и зычно прочел ее. Как отбарабанил размеренным боем. Особенно главные слова:
– «Именем Ее Императорского Величества!…»
– «…изберите своего гетмана вольными голосами!…»
– «.. по стародавним словам своим!…»
– «…по своему извычаю!…»
Когда отгремели ответные ликующие крики: «По стародавнему!», «По извычаю!…» – опять принял граф Тендряков хрустальный бокал, так же лихо, с ладони, опрокинул его – и хлясть о помост, так что серебристые осколки во все стороны брызнули. Пока их незнамо для чего собирали, хватали со всех сторон, он успел передохнуть, чтоб уже не секретарским голосом – своим личным – трижды вопросить:
– Кого избираете в гетманы, козаченьки?! Со всех сторон, как по уговору:
– Земляка ридного! Графа Разумовского! Тысячный крик уши рвал, но требовалось блюсти традицию, которая еще от Богдана Хмельницкого шла.
– Кого, други-козаченьки?! Другой волной взрывной:
– Кирилу Розум… -…овского!…
Нет, и третьему бокалу суждено было, искрящемуся на солнце, искрами же и разлететься. Ибо последнее вопрошение:
– Избираете… кого под царскую руку?..
Уже немыслимо раскатистым залпом третий ответ:
– По извычаю!…
– …земляка ридного!…
– … Кирилу…
Пальба из 101 пушки. Беглый огонь во всех полках.
По стародавнему извычаю. По нему… Господи, благослови!…
Граф Гендриков миссию свою считал законченной.
Со спокойной совестью можно было принять, за такую-то милость, общеказацкое подношение: десять тысяч рублей графу Гендрикову лично и три тысячи свите. Ну а народу казацкому было выдано, «для обчей радости», вина более двух сотен ведер. Гуляй, православное казачество!
IV
Граф Кирилл Разумовский, гетман, еще не утвержденный Императрицей, не слишком-то доверял графу Гендрикову, хотя тот и служил в его полку, под непосредственным началом. Но служба есть служба. А услужил на славу, без сучка и задоринки провел щекотливое дело – самолично избрал малороссийского гетмана. Тут не столько самому Кириллу Разумовскому – Государыне честь. Что должен делать командир полка?..
Вот именно – пир задавать.
Уже в июне того же года, несмотря на всегдашнюю медлительность Елизаветы, был подписан Императорский указ, состоящий из нескольких пунктов:
«утвердить избрание гетмана малороссийского в лице графа Кирилла Григорьевича Разумовского;
пожаловать ему на уряд гетманский прежние гетманские маентности, как при гетмане Скоропадском было;
все доходы малороссийские собирать и употреблять по прежним обыкновениям, по извычаю петровскому и гетмана Скоропадского тож…»
Несмотря на Указ, гетман не спешил выезжать из Петербурга: два хомута на шее, Академия наук да Измайловский полк, третий успеется. С профессорами скучно, а с измайловцами погулять-то надо?
На одном из таких пиров не понравилось ему, что граф Гендриков стал пред офицерами хвастаться, как он ловко избрал подполковника Разумовского в гетманы. И все бы ничего, если б другие не подгуляли, – мало ли кого куда несет во хмелю. Некое хвастовство в сабельную строку не ставилось. Повздорят да помирятся, лишний повод чарку поднять. Так нет, Гендрикова уже занесло; под хохот офицеров он начал вещать, вроде бы шутя:
– И всего-то делов – десять тысяч! Именно столько, господа, и заплачено мне за избрание гетмана, десять! У кого есть десятка? Туда да обратно прогоны – и вся недолга! Гетман! Хотите, за эти десять тыщ по всей Украине гетманов целый десяток поставлю? Одно условие: каждый должен объявить себя хоть каким-нибудь, да мазаным казаком…
Гендриков не замечал, что смех уже давно затих, офицеры начали расходиться по другим комнатам, от греха подальше.
Его, хлыща немецкой крови, – не зря же его и Генриховым звали, – несло неудержимо:
– Казак-мазница – он кто? Он хлоп, свиней пасти пригодный…
За пиршественным столом почти уже никого не оставалось, все от стыда поразошлись, когда подполковник, говоривший с одним из своих офицеров, вдруг остановился, прислушался – неспешным шагом подошел к столу и взял непотребного за шиворот:
– Свинопас? Казак? Мазница? Во-он из полка!… Граф Гендриков уже летел носом к порогу, когда настигло его последнее слово:
– Секундантов!
Офицеры обомлели, прянули обратно в пиршественный зал. Добро бы кто подрался на кулаках или на чем другом, хоть и с командиром полка, – чести под добрый смех не убавилось бы. Забава еще с петровских времен. Правда, с тех времен начала и мода европейская проникать – дуэли показательные устраивать; мода укоренялась, от безделья забавляла. Лейб-гвардии Измайловский полк, под истинным командирством самой Императрицы, нечасто в походы из Петербурга выходил, сабли ржавели, потому что на боку болтались куцые, парадные шпажонки. Выгнать офицера из дамского полка?.. Граф Разумовский, конечно, был командиром этого полка, но назначать и выгонять офицеров мог только с соизволения Государыни. Это знал Разумовский, это распрекрасно знали и офицеры, многие из которых еще до него служили в полку. Измайловец – это особое звание, жалованное Императрицей, кто может отменить его?
Назревал скандал. Пир, само собой, был сорван.
Весть, как мокрый апрельский вихрь, разнеслась по салонам Петербурга. Когда на второй день Кирилл Разумовский зашел во дворец, предварительно к брату, тот хмуро посетовал:
– Да-а, жаль, что я не могу офицеру надрать потылицу…
Кирилл присел, но вина пить не стал: в добром виде следовало предстать перед Государыней. Он и то предварительно известил об этом барона Черкасова, чего раньше не делал. Барон немало удивился, но пообещал доложить Государыне, как она встанет ото сна. А когда встанет? Этого никто никогда не знал. Во всяком случае, не раньше пополудни. Может, сегодня и не слишком залежится, поскольку бала или чего другого ввечеру не происходило. Однако времени ой-ей-ей!… Чтоб убить его как-нибудь, да к тому же без вина, Кирилл заговорил о семейных делах, черниговских:
– Надо бы навестить нашу статс-даму… Да и сестер. Как-то они там?
Мать Наталья Демьяновна уже дважды живала при дворе. Первый раз – во время венчания голштинского племянника Елизаветы с Цербст-Дорнбургской нищей герцогинькой, при крещении названной Екатериной; второй раз – при коронации самой Елизаветы Петровны. Еще при первом свидании шинкарка Наталья Демьяновна, под шепот придворных дам, была возведена, наперекор всем, в придворный чин статс-дамы. Да и Елизавета Петровна, при своем путешествии к Киеву, успела побывать на родине Алексея Григорьевича, целый месяц провела в пирах и забавах и в Козельце, и в подаренном имении, названном в честь сына Алексеевщиной. Мало ли у сосланного фельдмаршала Миниха осталось имений в Малороссии?! Почти все они получили новых хозяев – Разумовских. Графов Разумовских! Поскольку оба сына Натальи Демьяновны были в этом звании, так и она ж графиня. Государыня при своем гостеванье на Черниговщине обласкала и дочек – Агафью, Алку, Верку. А племянница Авдотья, красивая и расторопная, была уже в Петербурге, во фрейлинах, и замужем за сынком канцлера Бестужева. Коль недолюбливала Елизавета Петровна канцлера за его настырный, деловой характер да коль сговорились они с «другом нелицемерным», Алексеюшком, – как откажешь в свадебке? Никак нельзя. К тому ж Авдотья так полюбилась, что Елизавета Петровна без нее и шагу ступить не могла.