Другому тоже не терпелось свое слово вставить:
– Да, ясновельможный пан гетман! – потрясал он пыльными пергаментными свитками. – Здесь чернилом древним прописано:
«А был в XVI веке Рожинский Богдан (Богом данный), князь и первый гетман Запорожский, потомок славного Гедимина, муж, великий душою, воспитанный с юных лет между казаками, и возмужав, принял он начальство над ними, желая отомстить неверным за причиненные опустошения в православном отечестве…»
– Похвально, что был, славно, что мстил, – перебил было гетман второго, слишком велеречивого епископа. – У меня голова кругом идет от сербских беженцев, от татар проклятых… от горилки… – потряс хрустальным петербургским бокалом о стол. – Здесь вина, венгерского иль какого, считай, и не пьют, а, владыки добрые?
– Не пьют, – в один голос. – От вина прекислого в животе тягота и у нас-то, грешных, а как воителю казацкому с тягомотным животом в седле скакать?..
Оставалось только смеяться да снова бокалы наполнять. Но все ж:
– Рожинский-то с какой нам стати?..
Тут первый епископ уже нонешний лист достал, с подклеенными к нему старыми листами:
– Родословную Рожинских мы с XVI века проследили, все заново прочертили, сличая позднее с позднейшим, а потом и с новейшим начертанием, вплоть до гетмана Апостола Даниила. Давно ль он умре-то? О!…
Многозначительно поднятый палец долго пикой казацкой в потолок торчал.
– Вышло совсем правильно и праведно: отец ваш, гетман ясновельможный, воевавший вместе с Апостолом, был не кто иной, как потомок Богдана Рожинского, стало быть, вы, ясновельможный…
Так было торжественно, что и договаривать не хотелось.- Стало быть, Розумы-Разумовские – суть Гедиминовичи-Рожинские! – один епископ перекрестился.
– Ясновельможного гетмана нам сам Господь от Богдана Рожинского прислал! – другой еще истовее крест в свою бородой сокрытую грудь вколотил.
Кирилл Разумовский, гетман Малороссийский, не знал, что и отвечать. Обижать старцев за труды архивные не стоило, но как все это всерьез воспринимать?
– Нет, – постучал он хрустальным бокалом о стол, – без вина сие дело не растолковать!
– Без горилки, – один архивный муж стук поддержал.
– Никак не можно, – другой еще увереннее и праведнее. Рассуждения о Рожинских-Разумовских затянулись далеко за полночь…
«В смутное время,
– рукой такого же дерзновенно грамотного монаха чертила «История руссов»,
– когда все были против всех – Малороссия против гонорливой Польши, а турки и татары против тех и других, - королем Польши стал Стефан Баторий, князь седмиградский, храбрый, красноречивый, величественный наружностью.
В сие же время князь Богдан Рожинский, потомок славного Гедимина, муж великий душою…»
Все знали, что он из гнезда Гедимина, но никто не знал – как он туда, в Приднепровье, залетел, саблей, однако ж, владел ловко, а это было самое близкое родство у казаков. Да никто и не спрашивал, откуда ты родом. Может, от новгородского боярина бежал, а может, от стрельца московского, которого ненароком собственным же стрелецким копьем и пришил к двери, от дурной бабы закрытой. Татарва кочевая – она все скажет о человеке. Э-гей, козаченьки! То ли они, татары, гостями незваными пришли, то ли за ними по Дикому Полю казацкая пьяная лава гонится. Бывало, и не разберешь, кто кого рубит, особливо по зимнему времени: в кунтуши, с убитых казаков содранные, и татары одевались, да и в шапки же. В Крыму-то потеплее, налегке прискакивали, а уж обратно, коли живы оставались, в теплых овчинах. Метели по степи, даже приморской, ой-ей-ей!… Сабли не только от мослов порубанных, но и от мороза ломались. Где ты, Богдане, какой снежный вихрь крутит тебя? Чего при одной сабле – сломалась?.. Негоже, Богдане, не отбиться. Как всякий лихой казак, на двух саблях рубился, что с левой, что с правой руки. Да правая-то на какой-то миг и без сабли оказалась, беззащитная. Лови, Богдане, хватай татарскую, пока кто-нибудь из своих не выронит вместе с отрубленной рукой. Там тоже не сосунки-жеребятки – шеи воловьи, холки лошадиные, ручищи бычьими жилами оплетенные. Будь послабее – давно бы извели их запорожские козаченьки, в прах по Дикому Полю развеяли. Много и других мест было для голов, в ярости орущих и скатывавшихся с седла, но Дикое Поле манило и тех и других. Там коням разбег и саблям разлет. Татарская покривее, казацкая в изгиб от меча гедиминовского все никак не уйдет – каждая на свой лад звенит. Уж и казаки железо в горячей ковке начали посильнее выгибать – ловчее скользит по плечам, особенно по-летнему голым, а Богдане, Богдане?.. Какая-то родовая память не дает ему выгнуть саблю под общий строй, все равно крушит без оттягу, наотмашь. Стоит ли казаку советы давать, как отгонять от себя черную смерть?
Многие тогда не смогли от черной ведьмы отмахаться, под копыта чужих коней свалились. Богдане хоть и привез на своем седле атамана, но почти надвое разрубленного…
Как без атамана, а лучше сказать – без гетмана, по польскому ежели прозванью? Знали, что с левой руки степью пылится, что с правой – березовыми косами завивается. Не успели с Дикого Поля возвернуться и кровавые сопли во Днепре-Славутиче омыть, как ляхи вместе с потомками лесного Гедимина нагрянули. Поди, не знали, что Гедиминовичи и среди казаков есть, разве что по сабле, больше на меч похожей, опознали. Конечно, только те, что на свою ляшскую сторону Удрать успели… Так, так! Отмахавшись и слева, и справа, зашумел казацкий круг:- Геть, мы не хужей ляхов!…
– …не разбойники…
– …не гайдамаки голодраные!… -…гетьмана!
– …гетьмана на ляшский обычай!… А как выбирать, кого выбирать?
Да так же, как и атамана, бывало. У кого дым из люльки круче да глотка крепче:
– Бог!…
– …данный!…
– … Богдане! Богдане!…
Отказывайся не отказывайся – здесь саблей не отмахаешься; в круг поставили и шапками закидали, что в копне вековой. Так атамана отмечали, так отметили и первого своего гетмана. Веди, гетман Богдане, через все Дикое Поле!
Смышлен был только что избранный гетман. От лазутчиков прознал, что ожегшись на казаках, татары всей ордой высыпали в Молдавию. Время самое подходящее. Всю Тавриду прошла казацкая густая лава, предавая смерти лютой всех без разбора. Несколько тысяч положили татарских жен и детей, чтоб вровень с саблей не вырастали. Сиськи вырывали, чтоб диким молоком не вскармливали дикую орду. Глаза кололи, чтоб не видели, в какой стороне Украина православная. Всех христиан, томившихся в неволе, за собой увели.
Стефан Баторий, кроль польский, на казацкий манер утихомирил свою шумную страну, свою горластую шляхту, но ведь надо тишину и на дальних границах установить? А кто лучше казаков это сделает? Несть бдительней стражи, чем днепровская! Неглуп был Баторий, с казаками, как его предшественники, ссориться не стал. Всех лучших приметил и приветил. Именем польской короны даровал казакам полное самоуправство. Войско? Так в войске должен быть порядок, разделил казаков на полки и сотни, чтоб каждый полк в своей области пребывал, для чего и старшин во главе поставил. А над старшинами, над полками поземельными – кто? Вами же избранный гетман, называвшийся теперь уже коронным и злотые вместе со своими казаками получающий. Собственной рукой поднес Богдану Рожинскому гетманские клейноды: королевское знамя с гербом Белого Орла, бунчук, означавший одержанные казаками победы над неверными, булаву – или жезл повелевающий, указующий казакам путь, ну и войсковую печать. Как такой великой польской окраине без своей печати? Да, Украина была на окраине польской… Живите, козаченьки… но под рукой кроля польского. С милостью, да в поел ушании.
Полки?
На этой стороне Днепра: Чигиринский, Корсунский, Черкасский, Уманский, Лодыженский, Богуславский, Киевский; да и на той стороне, к москалям поближе, три полка: Переяславский, Полтавский и Миргородский. Всех числом десять, а по головам да саблям – так двадцать тысяч. Это на жалованья. А как убыль военная, так другие подойдут. Ничего, жинки казацкие исправно рожают.