На второй день число зевак увеличилось примерно втрое, толпа перекрыла все подступы к зданию суда. Керла, скованного на всякий случай тремя парами наручников, доставили на место с помощью махолета. Лайт поглядывал на своего подзащитного с тихим обожанием — Керл делал ему фантастическую карьеру. На этот раз слушались дела о смерти Маркуса Висбата и Квинта Курция. Суду не удалось доказать причастность Керла к обоим преступлениям. Гладиатор ощутил странное удовлетворение, когда его признали невиновным в смерти толстяка Висбата, быть может, еще и потому, что на совести Керла было по крайней мере тридцать человек, умерщвленных им не на ринге.
Третье разбирательство — в этот день был праздник Прогресса, и камеру Керла завалили цветами, сладостями и упаковками с пивом — было посвящено обстоятельствам, связанным с пребыванием Керла на Соммете. Верховный судья Ламурк пытался обвинить Керла сразу в пяти преступлениях— использовании фальшивых документов, незаконном провозе оружия, «убийстве по крайней мере трех человек» во время беспорядков у Дворца Трех Добродетелей, сопротивлении при аресте и вынашивании замыслов взорвать Сердце Сомметы.
Керл признал себя виновным в двух первых преступлениях, за что получил еще восемь лет — это мало огорчило его. Обвинение в «убийстве по крайней мере трех человек» Керл отверг напрочь, и этот пункт был тут же снят за бездоказанностью. Далее гладиатор с огромным удовольствием, порядком конфузя судей, поведал о том, как разогнал десятерых агентов Службы Порядка, явившихся в его номер с ордером на арест, и как префект Таама Саймолс вынужден был лично просить своенравного гостя дать показания относительно того, что он делал около Дворца. Суд решил считать это досадным недоразумением.
Последнее, пятое обвинение поставило Керла в тупик. Поднявшись со своего места, он громогласно потребовал от судей объяснить, что они подразумевают под понятием «Сердце Сомметы». Выяснилось, что это распределитель энергии планеты, расположенный в глубокой шахте под Таамом. Керл заявил, что слышит об этом сооружении впервые. Лайт активно поддержал его, заверив, что был рядом с подсудимым в то время и не слышал от него никаких угроз в адрес Сердца Сомметы. Судьи посовещались и добавили Керлу еще пять лет. На всякий случай.
— Все идет просто великолепно! — кричал Лайт тем же вечером, хлопая Керла по плечу. — Я только что говорил с очень… — Катанрянин многозначительно поднял вверх указательный палец. — Очень важным лицом. Они обещают, что ты попадешь под амнистию, и твой срок будет сокращен вдвое.
— Очень мило с их стороны, — заметил Керл.
— Быть может, ты даже будешь амнистирован за все эти преступления полностью, если будешь вести себя благоразумно на завтрашнем заседании.
Керл посмотрел в бегающие глаза адвоката.
— Поясни.
— Ну что тебе стоит признать, что ты заблуждался все эти годы, отвергая идеи Пацифиса, что был неправ, осмеивая законы и обычаи Лиги.
— Значит, стоит мне признаться, и…
— И ты получишь лет десять. А учитывая, что ты вызываешь у сомметанцев всеобщую симпатию, я думаю, ты отсидишь от силы лет пять. Если же ты будешь упорствовать, тебя ждет электрический стул.
— Вот как! За две с половиной сотни убийств, какими признал суд мои гладиаторские поединки, я не получу ни года, а за то, что останусь верен своим убеждениям, мне обещают электрический стул. Объясни мне логику, которой вы руководствуетесь. Ведь паци на каждом шагу кричат о ценности человеческой жизни и свободе на мысль.
— Мысли, дорогой мой! Никто не мешает тебе мыслить, но не говори о том, что думаешь, вслух, особенно если это не согласуется с тем, что думает большинство. А насчет ценности человеческой жизни — Керл, не строй из себя наивного простачка, считающего, что кто–то всерьез верит в эту басню. Может быть, девочки из приличных семей. И то до тех пор, пока они девочки. — Лайт отрывисто захохотал. — Жизнь — ничто, идея — все! Суд простил бы тебе и тысячу мертвяков, тем более что все они были иррационалистами, признай ты, что ошибался, отстаивая свои бредовые идеи. Так что подумай, Керл!
— Гладиатор потер рукой подбородок, на котором еще не успели зажить раны, полученные в схватке с Костоломом.
— Если я сделаю все, как вы хотите?
— Отсидишь несколько лет — и свободен.
— И смогу отправиться, куда захочу?
— Да хоть на Супану!
— Я подумаю, — медленно выговорил Керл.
На следующий день было четвертое и последнее заседание. Толпа походила на огромного разноцветного спрута, заполнившего своей слизистой массой весь центр города. Непрерывно жужжали махолеты, доставляя в здание суда высоких гостей, пожелавших быть свидетелями того, как будет каяться Керл Вельхоум. Когда последний гладиатор появился в зале заседаний, собравшиеся дружно зааплодировали, а толпа на улице издала рев, от которого задрожали стены.
Посасывая конфетку, которой по уже устоявшейся традиции угостил его один из рейнджеров, Керл уселся на жесткую скамью, установленную на возвышении по правую сторону судейского стола. Прозрачная стена из сверхпрочного пластика отделяла подсудимого и его адвоката от публики. Какое–то время Керл лениво рассматривал сытые розовощекие физиономии пацифистской элиты, затем, не скрывая своего отвращения, отвернулся и стал переговариваться с охранниками. Бравые рейнджеры были не прочь поболтать со столь известным в Содружестве человеком, чье внимание им явно льстило; посьеррян даже не останавливали свирепые взгляды, что бросали на них сидевшие в первых рядах члены Совета Пацифиса.
Безмятежный вид Керла и ликующая улыбка, не сходившая с лица Лайта Пазонса, давали присутствующим повод думать, что последний гладиатор пошел на сделку со своими обвинителями. Эти подозрения еще более усилились, когда стало известно, что новым обвинителем по делу Керла Вельхоума назначен один из самых влиятельных членов Совета Пацифиса Люк Зубарт, который в далеком прошлом был весьма известным гладиатором.
Ровно в десять часов по сомметанскому циклу верховный судья объявил о начале заседания. Слово для обвинения было предоставлено Люку Зубарту.
Керл внимательно следил за тем, как на трибуну неторопливо восходит сухой тщедушный старичок с совершенно седой головой. Он походил на мудрого деда–примирителя из пацифистских сказок, и лишь немногим было известно, что под этой маской скрывается жестокий и расчетливый убийца, на чьей совести был не один десяток загубленных жизней. Керл, знавший Люка Зубарта примерно восемь лет, с удивлением отметил, что за все эти годы он совершенно не изменился. Та же расслабленно–неспешная походка, чуть согбенная спина, усталый добрый взгляд. Столь же безобидным он выглядел на турнире в Растебуре, и семеро гладиаторов–ламетян имели неосторожность поверить в это. Заговорщицки подмигивая друг другу, они выбрали поединок на ножах, рассчитывая вдоволь натешиться над беспомощным стариком. Люк перерезал им глотки. Это был славный бой, о котором еще долго вспоминали. Вскоре после этого Люк внезапно отрекся от иррационалистских убеждений и переметнулся к паци. Сильный, беспощадный и умный, он быстро сделал себе карьеру. Не так давно Содружество было ошеломлено сообщением о том, что белоннянин Люк Зубарт избран в Совет Пацифиса. Кстати, Люк был единственным белоннянином за всю историю Содружества, удостоенным подобной, весьма сомнительной, по мнению Керла, чести.
Люк вскарабкался на трибуну и только сейчас посмотрел на Керла. Их взгляды встретились. Некогда они состояли почти в приятельских отношениях и даже должны были драться на турнире в Коммоде. Бой не состоялся, так как Керл Вельхоум предпочел выступить на Армагаске. Вскоре после этого Люк и заявил о том, что заканчивает карьеру гладиатора. В Гильдии тогда ходило много сплетен по этому поводу, причем наряду с именем Люка неизменно упоминали Керла Вельхоума. И вот судьба назначила им встретиться вновь, сделав участниками нелепейшего фарса.
— Верховный Суд Пацифиса против гражданина Содружества белоннянина Керла Алинса по прозвищу Вельхоум. — Прислушиваясь к дребезжащему голосу Люка Зубарта, Керл слегка улыбнулся — надо же, оказывается, кто–то еще помнил его настоящее имя! — Упомянутый Керл Вельхоум обвиняется в преступлении против человечества, выраженном в несогласии с общепринятыми нормами морали. Верховный суд предъявляет Керлу Вельхоуму обвинения в злостном отрицании восьми заповедей Пацифиса, а именно: первой, второй, третьей, пятой, седьмой, девятой, десятой… И восьмой! — поспешно добавил обвинитель, после чего сделал многозначительную паузу. — Теперь с позволения суда я перейду к подробному разбирательству каждого пункта обвинения.