То и дело попадались кафры — обитатели насыщенной ультрафиолетом Чегеры. Кафры были иссиня–черного цвета, на зависть поджары и широкоплечи. Их женщины были неистощимы в любовных ласках. Керл целый год содержал любовницу–кафрку.
Пару раз промелькнули бочкообразные труумпы, а на одном из перекрестков, где в живой поток вливались ручейки с боковых улочек, Керл почувствовал прикосновение чешуйчатой кожи лизавра — разумного ящера с планеты Ооо. Керл невольно вздрогнул — не от того, что испытывал чувство отвращения к лизаврам, хотя в какой–то степени оно и существовало. Просто как–то на турнире в Тамбисе он уложил двух гладиаторов–лизавров. Они умерли в страшных конвульсиях, а из их ран сочилась зеленоватая, отвратительно пахнущая жидкость. Керлу было неприятно вспоминать этот эпизод.
Лизавр, почувствовавший конвульсивное движение человека, внимательно посмотрел на него. Болотные, с желтыми точками посередине глаза ящера встретились с голубыми глазами Керла. Лизавр узнал гладиатора и поспешил удалиться в сторону. Бешено работая локтеобразными отростками, напоминавшими диковинные наросты на древних доспехах, виденные Керлом в Музее Лиги, он продирался сквозь толпу; идущие то и дело наступали ему на хвост, и тогда лизавр громко шипел. Керл следил за ящером до тех пор, пока тот не скрылся из виду.
Еще попадались ткеры и кабанги, а по воздуху плыли крылатые полукошечки–полусобачки буммы. Одна из них долго висела над Керлом и корчила уморительные рожицы. Вероятно, бумма видела гладиатора по сферовизору.
Зажатые тисками толпы, приятели вступили в Исторический центр мегаполиса. Здесь преобладали строения в стиле Космомодерна — много куполов и шпилей, длинные причудливые аркады, волнистые стены. Повсюду были установлены радиофоны, сообщавшие, какие развлечения ожидают сомметанцев и их гостей в эту праздничную ночь.
Когда они достигли Дворца, уже стемнело и в небе зажглись тысячи огненных шаров, заливших дома и медленно движущихся людей блеклым светом. Шары эти по случаю торжества были размещены таким образом, что составляли различные фигурные композиции — пяти– и шестиконечные звезды, круги, змейки, овалы с точечкой посередине, свастики, ромбы. Над покатой крышей Дворца несколько сотен шаров образовывали контур голубя. По карнизу тянулась бесконечная светящаяся цепочка из трех слов — МИР–РАЗУМ–ПРОГРЕСС. Слова эти были написаны на Универсале, а также восьмидесяти четырех природных языках Содружества.
Вместе со всеми Керл и его спутники — несколько раз их разлучали и лишь перед самым Дворцом им удалось встретиться вновь — прошли сквозь мраморную арку и очутились на огромной площади, служившей местом торжественных собраний. Площадь была окружена со всех сторон трапециевидными зданиями, в стену одного из них была встроена громадная трибуна, предназначавшаяся для почетных гостей. Незримая черта делила трибуну надвое. Одну часть, значительно большую, занимали представители Пацифиса, другую — посланцы Лиги Свободных Планет. Трибуна была заполнена лишь наполовину, официальные лица продолжали прибывать по подземному конвертору из правительственного квартала Сомметы.
Керл, Лайт и Квинт Курций заняли назначенные им судьбой и толпой места и начали ждать. Начало церемонии затягивалось, кое–кто из собравшихся начали проявлять признаки нетерпения, ворча или переругиваясь с соседями. Стали раздаваться отдельные крики — таким образом выражали свое недовольство иррационалисты, во множестве пришедшие поглазеть на празднество паци.
Атмосфера накалялась не только в переносном, но и в прямом смысле. Сотни тысяч легких со свистом пожирали кислород, и вскоре стало трудно дышать. Тогда были включены огромные компрессоры, установленные под площадью. Они начали нагнетать свежий воздух, разметывая полы ярких плащей.
Гладиатор внимательно разглядывал публику, с тревогой отмечая, что напряжение растет. Уже слышались вызывающие голоса, кое–кто из спорщиков пытался пустить в ход кулаки. Создавалось впечатление, что готовится провокация. Это косвенно подтверждало обилие порядов — агентов Службы Порядка. Целая компания их терлась вокруг Керла, а один даже попытался ненароком припасть к его груди, чтобы удостовериться, взял ли гладиатор с собой чоппер. Керл аккуратно отстранил наглеца, а затем незаметно для окружающих ударил его коленом. Поряд охнул, согнулся и надолго потерял интерес к объекту.
Керл ухмыльнулся и, поспешно повернувшись, Завел разговор с соседом справа.
— Полно народу. Наверно, интересно будет, а?
Сомметянин был весьма наивен. Он признал в Керле иррационалиста, но не обратил ни малейшего внимания на то, что вокруг них толкутся агенты Службы Порядка. Как и большинство паци, он был не прочь поругать местные порядки — естественно, вполголоса. Доверительно подмигнув Керлу, сомметянин сказал:
— Да ну! Пустая болтовня. Зато на выходе с площади всем будут давать по жетону на бесплатную выпивку и по двойному кредиту.
Гладиатор понимающе кивнул головой, мысленно посочувствовав разоткровенничавшемуся дурачку, который отныне попал под колпак Службы Порядка.
Торжество началось с получасовым опозданием. Налицо был весь Конклав Пацифиса, в том числе и одиннадцать непримиримых. Из представителей Свободных Планет не прибыли посланцы Катанра и Белонны.
Речь держал Секретарь Совета Пацифиса, он же президент Содружества, д–р Вольф Бермлер, сын сомметанского магната Нола Бермлера, которому принадлежала добрая треть Сомметы. Словам д–ра Бермлера внимали более двухсот тысяч слушателей, до отказа заполнивших площадь перед Дворцом Трех Добродетелей, и около девятисот миллионов граждан Содружества, прильнувших к экранам своих сферовизоров.
Д–р Бермлер держался уверенно, недаром он провел на трибуне большую часть своей жизни. Из встроенных в пол радиофонов летели глухие слова.
— Граждане Пацифиса и вы, уважаемые гости со Свободных Планет. Целых три столетия прошло с того знаменательного дня, когда жители Сомметы, Океаниды и Дирбита положили конец кровавым распрям и основали союз, который позднее был назван Пацифисом. В сомметанских анналах есть яркие свидетельства тому, как сам факт образования Пацифиса внес панику в ряды воинственных генералов, хотя в военном отношении Пацифис не представлял для них сколь–нибудь значительной угрозы. Но сила Пацифиса заключалась не в количестве книлтических установок или крейсеров с мономолекулярными ракетами, а в идеях, которые он проповедовал, идеях мира, межгалактического разоружения и разумного подхода к решению спорных проблем. Пацифисты поставили на первое место не корыстные интересы отдельных лиц или небольших групп, а общечеловеческие ценности. Эти идеи проникали в сердца людей, и ряды сторонников мира, которых в соответствии с древнеземной традицией стали именовать пацифистами, крепли изо дня в день. И это закономерно. Ведь в душе каждого человека заложено органическое отвращение к убийству, разрушению, дисгармонии — любому действу, выходящему за рамки разумных нравственных императивов. К тому же граждане Содружества имели много примеров того, к каким катастрофам приводят войны. Взять хотя бы историю Древней Земли. Нашествия кочевников истребили великую греко–римскую цивилизацию, так называемая Тридцатилетняя война и многочисленные эпидемии, вызванные ею, сократили население материка Европа почти втрое. Во время войны, вошедшей в земную историю как вторая мировая, погиб каждый десятый житель планеты Земля. И, наконец, третья мировая война, развязанная религиозными фанатиками Запада и Востока. Она стоила жизни двенадцати миллиардам землян, а сама Земля превратилась в обугленный комок материи. Запрещение мономолекулярных видов оружия не повлекло…
Квинт Курций толкнул Керла локтем в бок.
— Здорово!
— Что?
— Я говорю, здорово чешет. Но как бы выразились древние — сказано хорошо, но это уже было сказано раньше. Эту речь сочинил для него Геродот, самая светлая голова среди террологов–сомметян.
— Геродот — это имя? — спросил Керл, удивившись такому странному созвучию.
— Что–то вроде прозвища. Так звали одного древнего ученого.