- Отец, этот парень нам еще нужен, - отрезал Себастус.
Слава богу, что отца отправили в Приют по решению Сената, иначе он, Маркус, не выдержал бы и дня рядом со своим папашей.
- Ты мягок так же, как твоя мать.
- А ты тверд, как мой отец.
- Я и есть твой отец, Маркус.
- Вот об этом я и говорю.
- Твоя мать создала этот Город, это заповедное маленькое государство, с нуля. Я был против, но она меня не слушала, поддаваясь своей мягкотелости, она создавала мир, который так хотели заполучить алчные и властолюбивые ублюдки, вроде того, который родился у меня!
- Отец, прекрати! - прокричал Себастус в пустую комнату. Конечно, объемные мультифоны позволяли переговариваться с передачей изображения, но Маркус не хотел видеть старое и изношенное лицо отца, сидящего на стульчике в Приюте для тех, кто стоял у истоков Города, но которым так и не нашлось в Городе места.
- Ты стоишь в пламени ненависти всех тех угнетенных людей, на чьих спинах Город поднимается к небесам в восторге и извращенности! - прокричал глубокий голос отца Главного из Сенаторов, как был уверен Маркус, Главного человека во всем Городе.
- Ой, хватит уже! - сенатор дал мысленную команду мультифону и звук исчез. Комната будто погрузилась в вакуум космоса. Себастус не слышал ни одного внешнего звука Города. Не слышал ни одного внутреннего звука своего тела. Он был в полной тишине. А что может быть приятнее?
Все хорошее когда-нибудь кончается. Так и закончилась его минута безмолвия. Зазвонивший за ухом мультифон передал информацию о том, что идет вызов от секретарши. Да, даже много-много столетий эволюции технологий и катаклизм, в который мало кому верилось из ныне живущих, не смогли убить такую профессию, как секретарь...
Себастус улыбнулся интересным мыслям.
- Что? - спросил он, поднимаясь с кресла.
- Господин сенатор, - так всегда обращалась к нему секретарша - миловидная женщина, на вид лет двадцати, но на самом деле раз в шесть старше, - к вам пришел мистер Йен Шервуд. Его впустить?
- Впусти, - ответил Маркус.
- Ты все такой же скряга и алкоголик, Марк, каким и всегда был, - прокричал с порога рослый плотный человек в белоснежном костюме, с галстуком синего цвета.
Лицо мужчины светилось энергией и счастьем. Или так могло показаться на первый взгляд. Для Маркуса эта маска его давнего друга - я добрый предобрый - была уже ни к чему. Она не производила нужного эффекта и наоборот, изрядно раздражала. - Неплохо ты тут устроился у себя в конуре, Марк, - сенатор без энтузиазма пожал руку гостю. - Это ж надо! Да Винчи, Микеланджело, Рафаэль... - фальшиво восхищаясь висящими на бежевых стенах картинами, плевался словами Шервуд.
Марк знал этого человека давно. С тех самых пор, как только попал в Сенатские ложе. То, что сейчас Шервуд распевал о картинах, восхищался всем этим барахлом на полу, на стенах и потолке... Все это лишь отвлекающий маневр. На самом деле Шервуд проверял, а не устроил ли на него старый добрый сенатор облаву. Как ни крути, а Йен Шервуд - завсегдатай публичных домов, в которых можно купить девочку за пару миллионов и делать с ней что только хочешь.
- Чем я обязан столь приятному и неожиданному свиданию с сим достопочтенным господином? - улыбался Шервуд во все зубы.
- Сядь наконец, - отрезал Сенатор.
Шервуд немного помялся и сел. Спина гостя была пряма, словно линейка. Маркус сглотнул слюну зависти - он никогда не умел держать спину прямо. Сделав себе зарубку на будущее, переломать Йену хребет, когда все запланированное будет сделано, сенатор продолжил.
- Мне нужна твоя помощь.
- Когда я слышу такие слова из уст одного из самых влиятельных и опасных людей нашего прекрасного мира, я понимаю - сила не эталон, как и власть...
- Ты не пробовал быть серьезным?
- Какая помощь тебе от меня нужна?
- Мне нужно, чтобы ты убил Майкла Томбо.
- Что?! Да ты рехнулся?! Убить самого популярного и уважаемого человека в Городе? Это не только самоубийственно, но и крайне трудно.
- Сколько стоит это твое «крайне трудно», Йен?
- Одними девками и деньгами ты на сей раз не отделаешься, Марк.
- Сколько?
- Сколько бы ты не предложил, я не возьмусь за дело, до тех пор, пока не закончиться последняя битва на Арене.
- Я не спорю, это хороший выбор времени для действий, - покачал головой сенатор.
- Это еще и потому хороший выбор, что в этом году битв не одна и не две, а пятьдесят одна!
Такие вопли радости, при упоминании о Колизее, в кабинете Маркуса Себастуса, последнего всегда крайне раздражали, но он ничего на сей раз не сказал.