- Представь, как это классно делать ставки, болеть за кого-то, а затем...
- Что ты тут мне несешь, твою мать, а?
- Не понимаю, за что ты так взъелся на этого Томбо? Парень трудиться. Развлекает народ...
- Я не хочу, чтобы в Городе, который создала моя мать, на песке Арены Колизея проливалась чья-то невинная кровь!
- Эта невинная кровь проливается ведь не просто так - родители, победившие в битве, получают возможность вылечить своего ребенка.
- При этом ребенок проигравших погибает, попадая к каннибалам или еще что по хуже.
- Ну не без греха конечно... Но ничего ведь не поделаешь... А вообще, мне все равно! Я понимаю, что ты борешься за власть и на твоем месте, я бы тоже прибил бы этого выскочку Томбо. Правда, я бы сделал это на много лет раньше. Еще до того, как эта маленькая заноза превратилась в большой гнойник.
- Не знал, что мои намерения написаны у меня на лбу, - прошипел со злостью Маркус.
- Не думай об этом. Марк! - махнул рукой в сторону сенатора Йен. - Читать по твоему лбу умеют лишь те, кто знает тебя не хуже меня. Таких людей на белом свете всего двое - я и твой отец.
- Когда у тебя будет готов план?
- Думаю, не раньше, чем после первой битвы на Арене.
- Два дня?
- Да, два дня.
- Что ж, я буду ждать от тебя самого находчивого плана ликвидации в истории Города.
- Ты так это сказал, как будто мы будем новую Эр башню строить! Все будет готово через два дня. Распишу все по секундам. Все, нельзя терять ни минуты... - Йен встал и пожал вставшему с кресла сенатору руку. Опустив взгляд, Шервуд посмотрел на кресло, в котором сидел Маркус. После перевел взгляд серых глаз на то кресло, в котором он сидел сам. - Марк, ты не изменился за эти годы - все так же самое лучшее в доме оставляешь для своей задницы!
- Я постоянен и неизменен! - возвестил Маркус.
Он выпроводил Шервуда за дверь, после чего сел в кресло и улыбнулся. Интуиция, которой он привык верить каждый раз, когда она что-то ему нашептывала, говорила, что все получиться. Еще бы не получилось! Ведь он приложил столько усилий!
А СКОЛЬКО УСИЛИЙ ПРИЛАГАЕТ ТОМБО? - спросил внутренний голос и шепот интуиции отступил, породив слабую панику - он ведь не имеет ни малейшего понятия о том, что твориться по ту сторону баррикад! У него нет ни малейшего понятия о том, что твориться в кабинете Томбо в его Башне Колизея...
Маркус Себастус подскочил с кресла, поднял его в воздух и силой начал крушить всю мебель и картины в кабинете, заходясь в приступе ярости. Круша мягкие кресла, изящные столы и столики, бар и буфет, картины и статуи, сенатор всюду видел ухмыляющуюся физиономию Майкла Томбо.
Золото солнечных лучей расплавилось и стало кроваво-алым. Над Городом распростерла свои крыла летучая мышь ночи.
Глава двадцать вторая.
Глаза Пита были налиты кровью, когда он поднялся с пола комнаты, покончив с отжиманиями. Эллен, наблюдавшая за ним с койки, сидела, уронив подбородок на грудь. Грудь ее поднималась и опускалась в такт медленным вдохам и выдохам, в то время, как дыхание Питера было прерывистым и частым. Он глотал воздух, как будто это были не молекулы газа, а небольшие порции воды. Пот лился по лицу Пита градом и сползал по шее отвратительными прозрачными червями.
- Ты весь мокрый, - сказала Эллен.
- Это не страшно, - отозвался Пит.
Его ноги подергивались, а руки отходили от недавнего трещания по швам. Такова цена победы. Возможной победы, поправил себя мысленно Питер. Ради Лизи он готов был перерезать весь Город и все трущобы Нижних ярусов. Эта готовность его пугала, ужасала, но он гнал пинками прочь все эти страхи перед собственной решимостью. Мысли о том, что все родители, или почти все родители, готовы на такое же ради СВОИХ детей, нагоняли тоску и Пит снова и снова заставлял себя подниматься на ноги и продолжать тренироваться, когда, казалось бы, на все эти тренировки нет ни физических, ни психических средств. Резервы организма исчерпаны, все! Снова и снова он оспаривал вердикт, который выносил его внутренний суд - нет сил на тренировки. Насколько сильно гас луч страсти и гнева в его глазах, настолько же сильно он разгорался в глазах Эллен. Она, как одержимая душевно больная, занималась без устали. Или делала вид, что не устала. Материнские чувства глубже отцовских, с этим Пит никогда не спорил. Но насколько эти чувства глубоки у его жены, он узнал только сейчас. Эллен делала перерыв на пятнадцать минут каждые три часа упражнений. Он делал получасовой перерыв каждые два часа. За полтора часа тренировок давали знать о себе все те ушибы и переломы, которые ему довелось заработать во время многочисленных драк в не отдаленном прошлом.