- Нет... То есть, да... То есть, я хочу сказать...
- А я хочу сказать, что ты меня сдал Каллену.
- Да... Но он... Он ведь...
- Да, он ведь тебя водил за нос - ты это хотел сказать, Джо? Что же, мне не нужны люди вроде тебя, которые предадут при малейшей возможности. Предав однажды, предаст и дважды, знаешь такую поговорку?
- Ннннет.
- Я ее сам придумал, Джо. Прощай.
Томбо схватил со стола небольшое папье-моше и накинулся на собеседника. Нанося удары по голове Снайдера, он улыбался, растянув рот в безумной, счастливой улыбке. Удар - полетели осколки папье-маше и черепной коробки Снайдера, еще удар - полетели брызги крови и куски кожи с волосами, еще удар - на стены комнаты полетели серые кусочки мозгов и брызги крови... Медленно сползая с объемных обоев, маленькие кусочки серого вещества больше походили на жучков, придававших обоям еще большую естественность...
Пару раз пнув по ребрам бездыханное тело Джозефа - давнего компаньона и друга, Майкл отдышался.
- Ублюдок! Двуличная мразь! - сказал Томбо мертвому телу. - Зайдите в мой кабинет и приберите тут, - распорядился Майкл по внутрифону. - Да, и принесите мне смену белья, - он вспомнил, что собирался к матери, а на встречу не красиво идти в испачканном кровью костюме.
Через двадцать минут он прибыл к Софии. Он заблаговременно распорядился перевести мать из коморки в подземельях Колизея в комфортабельные апартаменты в башне Томбо. Ирония судьбы - мать не обратит на перемещение в пространстве никакого внимания. Все его достижения не имеют ровным счетом никакого значения для больной головы Софии. Это-то и бесило Майкла всю жизнь в поведении матери - она относилась к его начинаниям с полным равнодушием, считая, что у нее растет едва ли не уродец, от которого не грех и избавиться. Быть может именно это - то, что мать его так периодически бесила, когда раньше изредка пребывала в уме - и послужило тем катализатором, из-за которого он и упек родную мать в подземелья Колизея, в котором держали гладиаторов? На этот вопрос Томбо ответить не мог.
Отец убил бы его на месте, если бы узнал, как он обходится с матерью. Отец слыл идеалистом, он отказался от употребления биологических реперентов, благодаря которым можно жить до трех-четырех сотен лет... Джон Томбо умер в возрасте пятидесяти семи лет, оставшись, как он сам любил говорить, обычным человеком...
Наверняка, Джон Томбо переворачивался в гробу каждый раз, когда видел взором своего духа, как его любимая женщина превращается все больше и больше в овощ...
Что такое, папочка? - мысленно спросил Майкл. - Не приятно смотреть, как твоя любимая женушка чахнет, погружаясь в безумие, а сын тихо сходит с ума? Извини, отец, но это не моя вина - я не просился на этот свет, так что не требуйте от меня слишком многого!
А они требовали. Его родители всегда хотели идеального сына, идеального человека, идеального Гражданина, у которого на уме будет только одно - сделать что-то, что поможет Городу стать лучше... Жаль, они не могут увидеть того, во что превратился их первенец и последушек в одном лице. Отец порадовался бы!
Огромная комната, напоминавшая своим полуовалом срез вкрутую сваренного яйца, освещалась множеством паривших в воздухе ламп. Когда Майкл вошел в комнату, то сразу наткнулся на Софи. Она сидела на полукруглом диване, выполненном из натуральной кожи, привезенной из Пустошей, и наблюдала за магическим танцем множества ламп, паривших над ее головой. Иногда женщина поднимала руки к потолку, пытаясь поймать одну из ламп. Она улыбалась, словно месячный младенец, впервые увидевший мыльные пузыри...
- Мама, - сказал Томбо, - привет. - Он улыбнулся.
Томбо остановился в нерешительности. Он передумал идти к матери, ему захотелось скорее уйти, скрыться прочь. Не видеть женщины с пустым взглядом, которая сидела на диване на самой верхушке его башни...
- Уууу гггг ууу, - улыбнулась Софи, тыкая пальцем на лампу над головой. - Светло!
- Да, ма, это лампы.
- Ампы?
- Нее, лампы.
- Ампы, нее, ампы?
- Вот, мать твою! - выругался Томбо. - Не ампы, а лампы! ЛАМПЫ! Ла м пы! Л А М П Ы! Понимаешь, ма?
- Ампы, нее, ампы?
- Тьфу ты, черт! Да, ампы, нее, ампы.
- Ампы нусят твет в око?
- Что? - не понял Майкл.
Он подошел к дивану и присел на край. Он боялся родной матери, словно бешенной собаки, которая могла в любую секунду кинуться...
В комнате стояла гробовая тишина. Ее нарушали лишь голос Майкла, нечленораздельные стоны и дыхание Софи, осуществлявшееся через забитый соплями нос.
- Ампы нусят твет в око? - повторила вопрос Софи, улыбнувшись Майклу из-под седины волос, обнажая безумную улыбку.
- Что это такое, черт бы его побрал?