Последний глоток сказки: жизнь (часть I)
Ольга Горышина
Глава 1 "Старый скрипач"
Нервные повизгивания скрипки сотрясали нагретую тишину полупустого придорожного кафе. Старый скрипач следил, как в такт движению его смычка скользит по замерзшему стеклу палец девушки, сидящей за пустым столиком. Прищурившись, он увидел четкий силуэт двух летучих мышей, парящих крылом к крылу. Скрипач продолжал играть. Когда он дергал головой, рисунок на стекле дрожал, и крылатые создания ночи будто бы танцевали.
Девушка тоже дрожала, хотя толстый серый свитер мог вогнать в жар любого. Наконец она спрятала замерзший палец в длинный рукав и обернулась к скрипачу. Так резко и неожиданно, что пиликанье на миг стихло. Потом смычок издал протяжный вой и упал на колено старика. Затем снова взмыл в воздух и ловко вывел хриплую руладу ночного кузнечика. Девушка смотрела на него в упор, и старик в который раз поразился ее нездоровой бледности. Одной рукой она поддерживала голову под подбородок, словно боясь ненароком уронить на стол, а второй вытащила из деревянного стакана салфетку и принялась упоенно ее рвать. И вдруг — вот ведь удивительно — помахала ему бумажной скрипкой.
Старик заиграл снова — на этот раз только для нее. Но вот незадача — пиликанье больше не занимало девушку. Она смотрела на подмерзающих на стекле летучих мышей, зато скрипач вновь смог незаметно любоваться ею. Старик не назвал бы ее красивой, но миловидность тонких черт и было тем, что притягивало мужской взгляд. Льняные, подстриженные лесенкой волосы, явно мешали, и девушка то и дело откидывала их с лица. Но тут между ними встала белая спина официантки.
— Ваш кофе и заварные булочки, — сказала грудастая девица на дурном английском с румынским гортанным выговором.
— Простите, но я просила с собой, — довольно чисто ответила девушка и вновь откинула волосы с бледного лица.
Одна прядь зацепилась за массивный перстень с рубином, украшавший указательный палец правой руки, и с тихим русским ругательством девушка выдернула из своей не шибко богатой шевелюры, не морщась, несколько волосинок. Грудастая официантка, скривив рот, удалилась, захватив с собой злополучные булочки, а девушка открыла висевшую на спинке стула сумку и достала термос.
— Разрешите присесть, домнишоара? — произнес скрипач на коверканном русском и навис над пустым столиком.
— Прошу вас, — отозвалась девушка на родном языке. — Я принесла ваш портрет, как и обещала.
Скрипач с шумом подвинул стул и тяжело опустился на него.
— Тебе бы выспаться, дорогая Валентина… На кого ты после такого отпуска будешь похожа! — его голос дрожал, как и струны вытертого инструмента. — Брось этот портрет…
Но, говоря это, скрипач все сильнее перегибался через стол, чтобы заглянуть в сумку, которую Валентина вновь открыла, чтобы вытащить две плотные картонки. Она опустила их на стол и приподняла верхнюю, чтобы открыть глазам старика прекрасную акварель. Старик дрожащими руками взял рисунок и едва удержался, чтобы не поцеловать бумагу: с пористого акварельного листа на него смотрел молодой музыкант, залихватски откинувший голову. Старик зашамкал тонкими бесцветными губами, но ничего не сказал, лишь заскрипел старыми суставами, заламывая пальцы.
— Тебе бы лет так тридцать назад меня послушать, пока руки не болели, — сказал он совсем тихо. — А сейчас даже из милости на свадьбы не приглашают. А я вот что тебе скажу, Валентина: скрипка — это музыка любви. Да, да… А зимой у нас тут делать нечего: снег кругом, ничего не видать, а вот летом зелень и фрукты в садах. Нет, в Румынию надо ездить только летом. А это что?
Старик махнул на окно, и Валентина как-то слишком быстро дыхнула на стекло, чтобы стереть рисунок.
— Граф Дракула и Мина, — усмехнулся старик. — И ославили же нас на весь мир. Ну нет у нас в Трансильвании вампиров, нет. Вот оборотней — сколько хочешь, одного я даже сам видел… Однажды ночью, тоже зимой дело было, иду там, ближе к окраине, где дома еще старые и заборы покосившиеся… Мы вчера туда с тобой не дошли.
Но тут на стол опустилась коробка с пирожными, и грудастая официантка зашикала на старика по-румынски, и тот тяжело поднялся со стула, поклонился девушке, приподнимая с головы кепку, и поплелся к своему стулу, на котором осталась лежать скрипка.
Валентина перелила в термос кофе, поднялась со стула и уже хотела перекинуть сумку через плечо, как заметила забытую стариком акварель и направилась к музыканту.
— Возьмите на память, — она положила рисунок на стол. — Я думаю, что завтра уже не приду. У нас с женихом другие планы, а мне действительно понравилась ваша музыка. Да и вчерашняя прогулка по старому городу была замечательная, будто в прошлый… Нет, — она улыбнулась, — уже в позапрошлый век окунулась. А точно у вас в городе нет никаких преданий про вампиров?
Старик аккуратно укладывал скрипку в футляр, потому не видел, как Валентина нервно закусила губу.
— Ты что-то не похожа на любительницу вампиров. Как-то проста слишком, открыта… Прости, коль обидел.
— Да я не любительница, просто в свое время сочинила сказку про летучих мышей… Красивые образы… Я ведь художник по куклам, уже говорила вам.
— Нет у нас легенд, нет. Вам в замок Дракулы надо ехать за английскими фантазиями, а не к нам… Говорю же, вот про оборотней тебе любой трансильванец расскажет, а вампиры… Что вампиры… Вон ты сказки наши почитай. В них чесноком не отмашешься от гнили кладбищенской. Говорю ж, летом приезжай к нам пейзажи рисовать, вишню поесть, сливы, яблоки… А вообще влюбиться тебе надо, вот и на вампиров тянуть перестанет… Ах, молодежь-молодежь, в невесту играть… Ничего умнее не придумала! У нас девки в твоем возрасте уже с детками нянчатся.
— Да я же не просто так, я же помочь ему хочу. Ну не хочет Дору жениться. Рано ему, не нагулялся еще. Вот вы б его папочку видели, вампир так вампир, — Валентина хотела было поднять руку, чтобы убрать со лба волосы, но массивный рубин тотчас поймал нитку свитера. — Да ангел его дери!
— А чем тебе ангелы не угодили? — усмехнулся бесцветными губами скрипач. — Никогда не слышал подобного ругательства. Вы, молодежь, чего только не выдумаете. Мы раньше любили, а вы теперь в любовь играете…
Бледная девушка вспыхнула и извинилась.
— Да это так… Просто. Шутка. Дурацкая.
Старик взял скрипку и с опаской покосился на официантку, продолжавшую следить за ним с неприкрытой неприязнью.
— Ох, пойдем отсюда, пока меня не погнали поганой метлой. Вернуть бы молодость, от моей музыки бы не шарахались. Скучно дома сидеть одному, скучно, так, знаешь, и смерть призываешь, а та все не идет. Одинокая старость ужасна… Вот раньше-то в деревне каждый друг друга знал, хоть поговорить было с кем, а сейчас… Я уж и не знаю, чего ты со стариком три дня возилась… Наверное, совсем тебе скучно тут, в деревне…
Старик кривил губы, наглаживая тонкими сморщенными пальцами грубую деревянную столешницу, не решаясь поднять с нее рисунок.
— Вам у себя дома надо по стенам развесить чеснок, — в свою очередь улыбнулась Валентина. — Потом нарядиться вампиром и заманивать туристов звуками скрипки. И рассказывать сказку про вечную любовь. Любовь — вечная тема.
— Знаешь, с годами перестаешь верить в любовь… А после нескольких столетий, ах… Я стар для этого. Стар.
Валентина молчала и вертела на пальце перстень, то и дело норовя снять.
— А я и сейчас в любовь не верю, так пусть она хоть в сказке будет. Это же красиво… Вас подвезти?
Старик покачал головой, сунул за пазуху подаренную акварель, схватил скрипку и поспешил к выходу, потому что официантка уже направлялась к ним с каменным лицом. Посетителей прибавилось, и теперь скрипка и вид самого скрипача мешали бы романтическому вечеру. Валентина прикрыла рот рукой, чтобы скрыть зевок, повесила на плечо массивную сумку, подхватила коробку с пирожными и направилась к двери, за которой поспешно скрылся старик.
На улице было морозно, хотя с неба падали редкие снежинки. Девушка поежилась, вновь зевнула, на этот раз уже в полный рот, и снова обратилась к старику, который накручивал на шею протертый шарф.