— Я не сбегала…
Но Александр ее не слушал.
— Авила… Ты и ее бросила, но ей и не нужна такая мать! Она все еще не говорит «мама», а твои груди уже пусты, так что тосковать по тебе моя, слышишь, моя дочь не станет. Что нужно было мне от тебя, я получил. Ничего другого ты дать мне не в состоянии. Ты даже не можешь толком танцевать!
Он так и не позволил Валентине отстраниться от своей груди, хотя вилья и уперлась в нее острыми кулачками.
— Вилья, о, Вилья, — игриво запел граф жутким опереточным голосом, — бродя по лесам, я тебя, может быть, выдумал сам. Вилья, о, Вилья, наверно, ты мне просто приснилась во сне.
И тут он отпустил ее, и Валентина откинулась назад, глядя в холодное бесстрастное лицо вампира своими расширенными от страха серыми глазами.
— Лучше бы ты продолжала мне сниться, — голос вампира был сух и глух. — Я предпочел бы проснуться от этого сна.
— Верните мне рубаху, граф, и я больше не потревожу ваш покой, — едва слышно прошептала Валентина, протиснувшись к двери между рулем, к которому слишком близко придвинула кресло.
— Вернуть? Я и не принимал ее обратно. Ты нагло швырнула мне ее в лицо, забыв, что я не приемлю современной распущенности нравов. Я и близко не желаю видеть подобную женщину подле своей дочери. Предпочтешь ли ты российские озера или удовлетворишься румынскими, меня не особо волнует, потому что затворничество в замке по моей мертвой душе, и сейчас мне совершенно не скучно…
— Вы, кажется, в состоянии сесть за руль…
— Зачем мне машина? — зло усмехнулся граф Заполье и тоже распахнул дверь.
— Я предпочитаю добираться на своих двоих, — донеслось до слуха Валентины уже с улицы.
— Вы бросите машину так, тут? — заикаясь, спросила она, захлопывая водительскую дверь.
Вампир молчал и смотрел поверх ее головы на луну. Валентина в нерешительности отступила от блестящей в лунном свете черной машины, но всего на шаг.
— Что же ты медлишь? Ты свободна! Тебе даже не страшен рассвет… Хотя сейчас днем слишком жарко, особенно в полях… На твоем месте я бы поспешил укрыться в ледяной воде озера, там и рыбы в предрассветный час много… Слишком странен был этот июльский вечер, а рассвет будет еще страннее… Скоро три часа. Быстро же пробегают летние ночи…
— Вы даже не позволите мне увидеть Авилу?
Вилья продолжала стоять по другую сторону машины, но теперь ее руки лежали на полированном капоте, будто она искала в нем опору подкашивающимся ногам.
— Зачем? Ночью ребенку нужно лишь молоко и тепло, а ты не в состоянии дать ей ни того, ни другого. Ива и Серджиу позаботятся о ней — и накормят, и обогреют.
— Прощайте, — произнесла Валентина тихо, так и не отступив от машины.
— Мне уходы без прощания больше нравятся, — зло сказал вампир, застегивая рубашку под самое горло. — Или ты ждешь, что я скажу, что пошутил? Ты не веришь мне? Ты думаешь, что я безумно люблю тебя и каждый час нашей разлуки молил тебя вернуться?
Вилья молчала и не поднимала на говорящего глаз. Однако пальцы ее сжались как когти, только были не в силах поцарапать блестящий корпус машины.
— Если ты все же думала, что я люблю тебя, что мне невыносима даже мысль расстаться с тобой, что я мечтаю делить с тобой каждую улыбку нашей дочери, то как ты могла улететь, как?
— Не знаю! — затрясла головой вилья, и голос ее дрогнул и почти не появился на следующих словах, но вампиру было достаточно движения ее губ. — Это было сильнее меня. Наваждение! Я просто хотела летать, просто хотела…
— Ты вновь путаешься в родном языке — глаголы «летать» и «улететь» имеют два разных значения. Я отпустил тебя полетать, а ты улетела… Неужели тебе прекрасно спалось все эти дни, и не мерещился во сне детский плач? Неужели?
Граф перегнулся через капот, и пальцы вильи, распрямившись, заскользили вперед, но встретились лишь с теплым железом, нагретым работающим мотором машины.
— Вы тоже, граф, не умеете сопротивляться инстинктам! — зазвенел голос вильи.
— Вы обещали не кусать меня!
— Обещал, — тихо отозвался вампир, поправляя воротник рубашки. — Все ошибаются, но не все признают свои ошибки. Я признал с полной ответственностью. Я вот даже не попросил перстень обратно…
Его губ коснулась улыбка, от которой ледяные мурашки побежали по ледяной спине вильи. Она тотчас опустилась у колеса машины в траву и принялась стягивать перстень с пальца. Но когда и через минуту тот не поддался даже на миллиметр, Валентина в бессилии заплакала…
— Быть может, это знак? — граф медленно обошел машину и присел подле плачущей вильи. — Ты действительно хочешь вернуться ко мне? Или тебя гонит ко мне пустота и одиночество? Невозможность найти себя в этом бездушном мертвом мире? Ты — узница своих страхов? Или же в твоем мертвом теле хоть чуть-чуть теплится любовь?
Всхлипывания прекратились, когда рука вампира легла на льняную макушку и стала медленно спускаться вниз, поднимая пальцами волосы, как огромным гребнем.
— Я не готова была умереть. Не готова была стать матерью. Не готова была разделить с вами вечность. Вы решили все за меня.
— К этому всему невозможно подготовить себя, — граф осторожно коснулся бледного тела и потянул к себе, чтобы усадить на колени, но в итоге лишь завалился в густую полевую траву. — И замужество, и материнство меняют жизнь и живым. И живые женщины воспринимают это как смерть и пытаются убежать, забывая, что все течет и изменяется, и лишь наше желание оставаться беззаботными детьми вечно, и с ним приходится бороться всю жизнь, ища радости в своей новой сущности, не давая воспоминаниям о былых радостях омрачить новое, еще большее счастье. Непоправима лишь смерть, но и ее можно принять с благодарностью…
— Да заткнись ты! — Валентина вскочила и заткнула пальцами уши. — Противно слушать твой пьяный бред!
Александр шумно поднялся.
— Вы, как всегда, решили за меня, граф, — цедила Валентина сквозь зубы. — И что я лгунья, и что я неблагодарная жена, и что я плохая мать. Вам даже в голову не пришло, что я заблудилась в незнакомой стране! Вы напрочь забыли, что ваш замок скрыт чарами даже от русалок! Вы не подумали искать меня! Вы предпочли напиться до поросячьего визга! Я шла к вам целых двенадцать дней, пряталась от людей и днем и ночью, не в силах попросить помощи… А сейчас смотрю на вас и думаю — а зачем он мне нужен? Я могу взять дочь — никто не остановит меня днем — и уйти. Найти приют в том доме, где мне верят даже после смерти. Зачем мне вы, Александр Заполье? Я не знаю, зачем полюбила вас…
Она протянула ему руку.
— Разожмите перстень. Это труднее, чем сжать, но вы справитесь. Я в вас верю.
Он не взял протянутой руки.
— Как ты могла заблудиться?
— Просто… У меня нет на земле диспетчера! Я не заметила, как далеко улетела, но я верила, что вы летите следом. Увы, вы бросили меня. Когда я это поняла, сразу упала на землю. На землю, вы слышите? Мне было больно, очень больно! Я была одна в поле. Даже луны не было. Потом я снова взлетела, но полетела не туда, куда надо. Испугавшись, что я никогда не найду дороги назад, я сняла рубаху и пошла пешком. Не знаю, какая звезда вывела меня на окраину этого города — наверное, путеводная. Меня нашел старый скрипач и не испугался. Он узнал меня и приютил. Три дня я спала мертвым сном и вот наконец нашла дорогу домой… Я думала, что домой. Оказалось, что дома у меня больше нет. Летите, летите в замок! Прячьте от меня Авилу, но я приду за ней и выкраду, ясно? Вам ясно? Вам все наконец ясно…
Граф пошатнулся и схватился за ее плечо, чтобы не упасть.
— Мне ясно лишь одно: что я тебя люблю. И то, что я дурак. Способна ли ты полюбить такого дурака? Чтобы сделать этого дурака самым счастливым дураком на свете?
Вилья кивнула, касаясь губами ледяного подбородка вампира.
— Я обещала привести вас к нему. Он умирает, но хочет сыграть для нас свадебный марш… На рассвете его скрипка смолкнет навсегда. Я это знаю. Не знаю почему, но знаю.