— Вы забыли еще железнодорожную разруху, — с чуть приметной усмешкой сказал царь и спросил — И что же, по-вашему, следует сделать, чтобы на фронте появились успехи, в магазинах хлеб, а на транспорте порядок?
— Сам я рекомендаций дать не могу, не способен. — Сейчас Бьюкенен тоже следует указанию Лондона: в наиболее резких моментах ссылаться на русское общественное мнение. — Но, если судить по вашей прессе, народ ваш хочет одного — сильного правительства, которое могло бы победно завершить войну.
— Я уже усилил правительство. — Бьюкенен увидел, что царь снова раздражен. Но нужно было доводить разговор до конца.
— Вы, ваше величество, так часто последнее время меняете членов правительства, что их трудно даже запомнить. России необходимо созданное вами твердое правительство. Это сразу вернуло бы вам доверие народа, которое вы имели в начале войны, и тогда впереди у всех нас уверенная победа. — Бьюкенен замер, слыша стук собственного сердца, — сказано почти все…
Николай сделал движение, будто хотел встать, но только выпрямился в кресле, одернул гимнастерку и, чеканя слова, сказал:
— По-вашему, я должен приобрести доверие своего народа? А может быть, он должен приобрести мое доверие?
— И то и другое, ваше величество, — поспешно ответил Бьюкенен и снова замер, ожидая взрыва, который оборвет разговор. Но царь молчал, слепо смотря в сторону. Бьюкенен выждал еще немного и сказал — Поймите меня правильно, ваше величество, стены между вами и народом воздвигают германцы. Это им так же необходимо, как раздоры между нами, союзниками.
— Да, да, ваше величество, у Германии есть в России и возле вас верные ей люди, ее агенты. Они косвенно влияют на ее величество и прямо на других лиц в отношении рекомендации на государственные посты различных бездарностей. Ведь не случайно же в народе говорят, что ее величество работает в интересах Германии.
— Это гнусная инсинуация, — произнес Николай, и глаза его сверкнули гневом.
— Конечно! Конечно! — заторопился Бьюкенен. — И тем же германским агентам нужно, чтобы эту инсинуацию люди повторяли, и основания для правдоподобности инсинуации создали те же немецкие агенты.
— Кандидатов на высокие посты выбираю я сам, — вдруг заявил царь.
— Но вы физически не можете знать всех возникающих кандидатов, — тихо и сочувственно сказал Бьюкенен. — Ну как мог, например, стать министром внутренних дел Протопопов? Пока он министр, разлад между вами и народом, между вами и Думой будет усугубляться. Ну как может питать доверие народ или Дума к министру, который поменял общественную деятельность на карьеру, изменив своей партии, пославшей его в Думу, который тайно встречался с германским агентом в Стокгольме, вся деятельность которого на посту министра пахнет содействием Германии. — Бьюкенен умолк, весь сжался — теперь он сказал все. Поднял взгляд и увидел невероятное — царь смотрел на него с задумчивой улыбкой. Боже, чему он может сейчас улыбаться? А царь просто вспомнил свой утренний разговор с женой, предсказавшей атаку Быокенена на Протопопова. «Какая же она у меня умница», — думал он сейчас. Воспользовавшись тем, что посол замолчал, Николай сказал, резко повысив голос:
— Протопопов не является германофилом. Вы сами, сэр Бьюкенен, подхватили и эту инсинуацию, распространяемую теми самыми немецкими агентами, о которых вы изволили здесь говорить. Стокгольмская история раздута любителями этим заниматься. И вообще, разрешите все-таки мне самому выбирать своих министров.
Бьюкенен покорно склонил голову. Он понял: больше эту тему трогать нельзя и, пока царь не оборвал аудиенцию, следовало перейти к последней теме…
— Ваше величество, разрешите мне сказать все, тем более что мне осталось сказать наиболее важное, — сказал он, не подними головы.
Николай чуть кивнул, смотря на Бьюкенена недобро сузившимися глазами.
— Думаете ли вы, ваше величество, об угрозе революции? — Бьюкенен не отрываясь смотрел в глаза монарха. — Знаете ли вы, что на страшном языке революции говорят уже повсеместно? Но что самое страшное — это проникло и в армию. Страшно подумать, как могут дальше развиваться эти события. Кто защитит вашу семью, если развяжутся инстинкты толпы? Люди, знающие положение лучше меня, говорят, что революцию сейчас может подавить только армия.