Выбрать главу

— Опять ты, анкау, грозишь мне ножом? Я могу рассердиться! — глухо сказал Андрей. Синие глаза его потемнели, стали черными.

С головы Айвики слетел капюшон. Она вскочила и, обойдя русского, встала перед братом. Андрею показалось, что она улыбается.

— Брат мой, ты забыл, что началась осенняя охота Сахем повел народ на ту сторону Юны, в леса. Скажи мне, где наше стойбище, и я пойду туда. Где оно, брат мои?

— Ха! — смущенно сказал Громовая Стрела. Он медленно вернулся к костру, сел на одеяло и хлопнул ладонью по меху.

— Садись, Айвика! Ты хочешь есть?

…А утром Летящая Зорянка уже хлопотала у костра, приготавливая завтрак мужчинам Выбрав минуту, когда Громовая Стрела отошел к собакам, Андрей шепнул девушке, лукаво улыбаясь:

— Зачем Летящая Зорянка идет в стойбище касяков? Чтобы купить стекло, которое показывает лицо человека?

Айвика быстро приложила руку к его губам, опасливо оглянувшись на брата, и шепнула, опуская длинные жесткие ресницы на глаза:

— Летящая Зорянка идет в Ситку, чтобы смотреть на девушек касяков. Красивее они ттынехских девушек? Мне надо это знать!

Андрей отошел улыбаясь. И весь этот день он чему-то тихо улыбался.

На одиннадцатый день пути равнины кончились, и они вошли в сырой, пахнущий тленью полумрак аляскинских лесов.

Вершины деревьев висели сплошным сводом. Неба не было. В зелено-черной стене переплетенных ветвей, стволов, лиан, мхов, огромных папоротников Андрей и Громовая Стрела целыми днями прорубали просеку, Айвика вела по ней три упряжки.

К концу дня Андрей сваливался у костра, буквально не чувствуя ни рук ни ног. Но сердце его радостно билось. За лесом русские селения, родные липа, родная речь! И долгожданные книги, журналы, газеты! Как долго он был лишен всего этого! Что делается на белом свете, что делается в России, в Петербурге?

Андрей с мучительным нетерпением ждал конца лесов, и все же для него было неожиданностью, когда они вышли на опушку.

Вдали мерно и мощно дышала зеленая грудь океана. Оттуда дул резкий ветер, сизая плотная туча закрывала солнце. Было пусто, холодно, неуютно. А Андрею хотелось петь, плясать, хотелось бежать навстречу разгулявшейся океанской волне.

Первый же холм закрыл океан, но теперь Андрей увидел дым. Не опасливый бледный дым костров зверобоев, а густой важный дым из трубы русской избы И сразу же на него пахнуло ароматом подового хлеба. Пахло скорее океанским ветром, солью и рыбой, а он ясно слышал запах теплого хлеба, только что испеченного на поду русской печи Больше года не ел он хлеба! А потом им встретилась валявшаяся ситцевая тряпка, потом летевший по ветру, напугавший собак, скомканный лист бумаги, а потом, смеясь от радости, Андрей смотрел на аккуратную поленницу заблаговременно заготовленных на зиму дров.

Зверобой вернулся из диких пустынь в края цивилизованные, в мир образованности!

С последнего на их пути холма им открылся Береговой редут: ров, земляной вал и частокол из толстых, почерневших от океанских ветров сосновых бревен, с амбразурами для стрелков и двумя шатровыми башнями пушечного боя. Внутри частокола стояли: пятистенная изба начальника редута, приземистая казарма зверобоев и зверовщиков, амбар для пушнины, пороховой погреб, провиантский магазин, сарай для собак и большая артельная баня. Андрей поежился счастливо, глядя на баню. Снаружи к частоколу прижалась маленькая часовенка, а около нее десяток покосившихся крестов: могилы зверобоев и зверовщиков, умерших от цинги, ран и лютой простуды. Была здесь и могила англичанки Джейн, жены начальника редута, капитана Сукачева. Над редутом, на высоком флагштоке, плескался на ветру яркий на фоне зеленого океана, красно-сине-белый русский флаг. Сердце Андрея сжалось. Неужели правду говорили ттынехи, и скоро на этом флагштоке будет развеваться другой флаг, чужой!

На крыльцо жилой избы вышел кто-то, высокий и тонкий. Андрей узнал донкихотскую фигуру Македона Ивановича Сукачева начальника редута. Прикрыв глаза ладонью от сверкнувшего из туч солнца, капитан глядел на людей, стоявших на холме.

Андрей вытянул руки и побежал с холма вниз, к редуту, радостно и счастливо смеясь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЛОЖНОЕ СОЛНЦЕ

БЕРЕГОВОЙ РЕДУТ

— Андрей Федорович, ангелуша, вот радость-то! Явился, наконец! Компания, поди, вычеркнула вас из реестра, а я, честное слово офицера, хотел уже отца Нарцисса просить панихиду по вас служить!

Македон Иванович, сбежавший с крыльца навстречу Андрею, в одной нижней рубахе, в ночных туфлях и подтяжках, не замечал резкого ветра с океана. Радость грела его.

— Я вас, как всегда, в начале весны ждал, а вы эвон как припозднились. И целых две нарты промысла приволокли? Ну, молодец! Где это вы пропадали?

— У индейцев застрял.

— У поморцев?

— У дальновских, кочуев.

— У кочуев? Этак вы, ангеленок, и к «бешеным» в лапы попадетесь.

— У них и был, — улыбнулся Андрей.

— Эва! — притих удивленно капитан. — Смел, смел, ничего не скажешь. То-то я смотрю, у вас не нарты, а тобогганы индейские. А все же с кочуями осторожнее надо бы. Они, что чечены бритолобые, может быть, помилуют, а может, и секим-башка! А в яму да колодки на ноги, — это обязательно.

— У индейцев другое правило: не колодки, а веревку из вязового лыка на шею. Знак раба.

— Хрен редьки не слаще. И не надейтесь, что вас какая-нибудь дева молодая из плена освободит, как это господин Лермонтов в своем «Кавказском пленнике» изобразил!

Македон Иванович встал в театральную позу и загрохотал фруктовым басом:

Вдруг видит он перед собою:С улыбкой жалости немойСтоит черкешенка младая!Дает заботливой рукойХлеб и кумыс прохладный свой,Пред ним колени преклоняя…

Увлекшийся капитан, может быть, и дальше читал бы лермонтовскую поэму, но увидел сидевших на тобогганах индейцев, и седые брови его удивленно поднялись.

— Погодите-ка! А эти парень и девка кто такие?

— «Бешеные», юна-ттынехи.

— Вот завязал узелок! А девка с какой стати в вашей компании? Нашлась, значит, и у вас черкешенка младая? Невесту, что ли, с индейского стойбища привели? Идет, значит, Федора за Егора?

— Нет, Македон Иванович, вы ошиблись, — смущенно улыбнулся Андрей.

— Ошибся ли? Знаем вас, гусаров! А ну-ка, ангелуша, спойте «Голубых гусаров»! Давно не слышал.

Веселое, озорное поднялось в Андрее, и, подбоченясь по-гусарски, он запел:

Трубят голубые гусарыИ едут из города вон…Опять я с тобою голубка,И розу принес на поклон…

— Лихо! Люблю! — притопнул Македон Иванович, подкручивая молодецки длинный седой ус. Единственный его глаз заблестел по-молодому, задорно и драчливо.

Индейцы с испугом смотрели на поющих, непонятно почему развеселившихся касяков.

— Песенку вашу гусарскую мы за чарочкой допоем. Давайте-ка в избу. Милости прошу к моему шалашу! — широким жестом указал Македон Иванович на избу.

Вслед за русскими несмело вошли в избу Громовая Стрела и Айвика. Индеец, входя, положил на порог копье, лук, томагавк и даже нож. Он слышал, что таков обычай в стойбищах касяков. Затем сел в угол на корточки. Айвика опустилась на пол рядом с братом.

— Знает парень порядок! — засмеялся довольно капитан и сказал индейцу по-атапасски: — Вы верили нашему человеку, Доброй Гагаре, верим и мы вам. Возьми свое оружие, атаутл.

Громовая Стрела обрадованно перенес оружие ближе к себе.

— Ну, ангелуша, давайте поздороваемся чин по чину! — раскинул руки старик. Они крепко обнялись, безжалостно хлопая друг друга по спинам, и трижды крест-накрест расцеловались.

— А теперь надо в редутный журнал запись о вас сделать. Служба прежде всего! — Капитан подошел к стоявшей у окна конторке и вытащил из нее толстую книгу. — Значит так… Октября месяца… числа… прибыл на редут с пушного промысла реестровый компанейский зверовщик Андрей Гагарин в полном здравии и благополучии. — Македон Иванович подумал, почесывая бровь бородкой пера. — А как добычу вашу запишем? Запишем так… Промысла доставлено оным Гагариным две нарты, опись коего будет приложена… Ну, служебная обряда кончена, можно и угощение начать. Чем потчевать прикажете, Андрей Федорович?