Она вся была какая-то напряженная, встревоженная Видимо, она действительно волновалась, ожидая его
Лиза светила ему, пока он раздевался, и глаза ее необыкновенно блестели Потом она провела его в комнату, и это была, конечно ее комната Резаный из кости туалетный столик, овальное зеркало в серебряной оправе, хрустальные флаконы с духами, разбросанные по стульям платья, приготовленный на ночь легкий прозрачный капот, от которого Андрей стыдливо отвернулся, — все здесь говорило о жизни красивой, утонченной и ленивой. А он, выходец из другого, трудного и жестокого мира, стоял огромный, сильный и смущенный, будто связанный по рукам и ногам. Он боялся шевельнуться, опасаясь сломать, раздавить, разбить вдребезги что-нибудь в этом хрупком мире.
— Ты пай-мальчик, — сказала Лиза тихо и, полузакрыв глаза, протянула к нему руки. — Ну?.. Иди… Ко мне…
Он ринулся к ней, опрокинул пуф, сбил ковер и не опустился, а упал перед ней на колени. Он протянул к ней руки и откинул голову, широко раскрыв глаза, словно молился в экстазе.
Лиза засмеялась. Смех ее взлетел высоко и нервно.
— Вы всегда были ужасно компрометантны, мосье Гагарин!.. Молиться на меня, Андрюша, ты будешь потом. Сядь хотя бы на этот пуф и будем говорить, а потом будем ужинать.
Андрей только теперь заметил маленький столик, накрытый на два прибора, с холодным ужином и двумя бутылками французского вина. Он покорно поднял опрокинутый пуф и сел на него, смешно упершись коленями в подбородок. Лиза тоже села, повернув кресло так, что свет свечи падал ей на лицо.
— Как давно мы не говорили с тобой, — с грустью сказала она.
— Разве? — удивился искренне Андрей. — А я говорил с тобой ежедневно. — Он помолчал, и добавил шепотом: — В мечтах.
— Боже мой, вот он какой, твой Молчан, — вдруг оживилась Лиза, увидев пса, независимо разлегшегося у ног своего господина — Какой огромный и какой пушистый!
Молчан, услышав свое имя, встал и подошел к Лизе. Обнюхав ее старательно и враждебно, он проворчал что-то, жарко дыша.
Лиза откинулась в кресле. Рот ее стал жестким и злым.
— Какие вы все дикие и свирепые здесь. Это отвратительно! Выгони свою собаку. Я боюсь ее.
— Иди вон, Молчан! — приказал Андрей, вставая. — Ты не понравился мадам.
Когда он отворил собаке дверь, Лиза вдруг остановила его.
— Погоди, Андрей. А он не убежит, не заблудится, если ты его выгонишь на двор? Я была бы в отчаянии!..
— Он и на шаг не отойдет от дома, где нахожусь я.
— Все же не выгоняй его. Оставь в передней. Так спокойнее.
— Слушаюсь, — ответил Андрей, удивляясь этим переменам в настроении Лизы,
Возвращаясь из передней, Андрей прихватил забытый там тючок пушнины. Войдя в комнату, он положил его у ног Лизы.
— Что это такое? — с женским любопытством спросила она.
— Небольшой подарок для тебя.
Он развязал тюк и начал раскладывать по полу, по стульям, по подоконникам темно-серых бобров, белоснежных песцов, нарядных огневок, пышношерстных росомах. А к ногам ее он бросил великолепную лесную куницу, черную, с грудью, отливавшей золотом. Лиза, скрестив на груди руки, в немом, восхищении смотрела на меха.
— А это всем мехам мех! Черный бриллиант! — весело крикнул Андрей. — Лови!
Мелькнуло что-то темное, гибкое, длинное и змеей обвило шею Лизы Это была шкурка черно-бурой лисицы, легкая, как шелковый платочек. Серебряно-черный, с седым хребтом зверь играл и переливался при свече действительно как черный бриллиант.
— Прекрасна как зимняя ночь. Чернь и серебро! — восторженно сказала Лиза, поглаживая мех. — Она как живая.
— Живая? О, тогда тебе не поздоровилось бы. Хит рая была бестия! Притворилась в западне мертвой. А когда я освободил ее, она искусала мне руки. Пришлось задушить.
— Как задушить? — подняла на него Лиза испуганные глаза.
— Как обычно. Опрокинул на спину, на горло ей положил палку. Потом встал на концы палки ногами и..
Он растерянно смолк, увидев на лице Лизы страх и отвращение.
Она сдернула с плеч лисицу и отбросила ее.
— В каком ужасном мире ты живешь! Бедный Андрюша!
Она взяла его за руку и посадила рядом с собой на маленькое канапе.
— Бедный мой Андрюша, — жалобно повторила она. — Когда я гляжу на тебя теперешнего, мне хочется плакать. Как ужасна твоя жизнь!
— Не жалей меня, Лизанька. Жизнь была нелегкая, это верно. И мрак, и глушь, и гнус, и звери, и дикари…
— И одиночество, — прошептала Лиза.
— Да, и одиночество. Иногда казалось, что лес, тундра, полярная ночь и одиночество сломают тебя. Наложат тяжелую, когтистую лапу и раздавят. А если ты выстоял, не сломался? Разве это уже не счастье? Почувствовать в себе не заячью душу, а душу сильную и смелую — это большое счастье, Лизанька!
Она сидела, прильнув к его плечу. Ее волосы касались его лица, и ему хотелось погладить их. Но что-то новое, дотоле незнакомое, беспокоило Андрея в ее лице, что-то страстное и опасное для нее самой и для других. Лиза откинулась от него со вздохом, и он уловил в этом вздохе досаду.
— Все это мне непонятно. Может быть, все это слишком возвышенно для моей слабой и черствой души. Скотская, животная жизнь! Она погубит тебя!
Андрею вдруг вспомнилось, что и маркиз Шапрон, не дальше как позавчера, говорил с ним об этом и такими же точно словами.
Андрей удивленно посмотрел на Лизу.
— Что ты так на меня смотришь? Ты должен бежать отсюда! Не понимаю, что держит тебя здесь? Может быть, женщина? Не эта ли краснокожая принцесса?
— Отношения между мной и этой девочкой самые чистые, — строго ответил Андрей.
— Тогда что же? А… понимаю! Я вспомнила твое письмо. Золото! Очень много золота! Но что мешает тебе…
— Не будем об этом говорить! — нахмурился Андрей.
— О чем же мы будем говорить? О краснокожей принцессе — нельзя, о золоте — нельзя! А я хочу говорить именно о золоте! — Лиза вдруг необыкновенно оживилась, схватила руки Андрея и крепко их сжала. — Ты писал мне о карте золотого клада, которую дал тебе индейский вождь. Покажи мне эту карту! Это так романтично! Снежная пустыня! Дикари! Золотой клад! Oh, romantisme c'est ma passion! [71]
Глаза Лизы блестели. В них было нетерпеливое детское любопытство.
— Я не могу показать тебе эту карту! — твердо сказал Андрей.
— Почему? Это какая-нибудь тайна?
— Да, это тайна Мне доверили, ее, и я не могу…
— Не можешь доверить ее мне?
Лиза опустила голову. У нее было лицо обиженного и разочарованного ребенка. Андрею стало жаль ее. Мелькнула мысль: «Покажу ей эту карту! Она так огорчена и обижена моим грубым отказом… »
— Нет, не могу! — вслух ответил он на эту свою мысль. — Лизанька, родная, не обижайся. Это не моя тайна. Ты знаешь, что такое долг чести!
Лиза молчала. На глазах ее были слезы обиды.
Андрей несмело обнял ее поникшие плечи.
— Лизанька через несколько часов я уезжаю из города. Не омрачай эти последние, дорогие мне минуты!
Лиза не шевельнулась, но пальцы ее забегали по столу, комкая скатерть. Андрей подумал: «Почему сегодня у этой выдержанной светской женщины руки все время в движении, казалось бы, совсем не нужном? То она вертит в руках костяной книжный нож, то заглаживает ногтями складки на платье, то, как сейчас, комкает скатерть?»
— Куда вы уезжаете? Надолго? Зачем?
Она перешла на «вы», и в голосе ее зазвучали холодность и враждебность.
— Я еду на Береговой редут, к моему другу капитану Сукачеву. Ты видела его сегодня на плацу. Зачем? У меня есть обязанности перед индейцами. Они доверили мне свои жизни! А я не из таких, чтобы дезертировать и оставить их в ловушке. Ты чуткий человек, Лизанька, и ты поймешь меня.
Она встала с канапе и начала нервно ходить по комнате.
— Нет, не пойму и предвижу для вас новый жестокий урок. Я предвижу катастрофу для вас! Обязанности перед индейцами вы возложили на себя из жалости, по мягкости характера, и они очень скоро вызовут у вас досаду и отвращение!
Андрей сидел, опустив голову. Он слышал холодный змеиный свист ее шелка при быстрых поворотах, слышал ее холодный голос и не решался взглянуть на нее.