Пушкин, несомненно, великий поэт. Не знаю, представлял ли он из себя еще что-нибудь. О нем говорят, как о человеке грубом. Но кто, в конце концов, не груб? Особенно, когда имеешь глупость жениться на писаной красавице, будучи столь некрасивым!
29-го января. Пятница. В моем распоряжении две версии. Тетя рассказывает одно, бабушка совсем другое — последнее мне милее. У бабушки Дантес-де-Геккерн является «галантным рыцарем». Если верить тете — «это — грубая личность».
Говорят, будто со дня свадьбы, даже ранее венчания, Пушкина преследовали анонимные письма. Одно из них он не в силах был переварить: под изображением рогов стояло множество имен обманутых мужей, выражавших свое восхищение по поводу того, что общей их участи не избежал человек, пользующийся репутациею далеко не добродушного, которому случается даже и поколачивать жену…
Таков смысл письма, имевшего решающее значение.
Пушкин показал его барону Дантесу: тогда последний, будто бы, сказал:
— Послушайте, когда обладаешь женой красавицей, тогда не следует уделять много внимания злым выходкам подобного рода.
— Быть может, вы правы, — ответил Пушкин, — но я, тем не менее, прошу, чтобы нога ваша не была в моем доме.
На это Дантес возразил:
— Если вы любите вашу супругу, то также ли сильна любовь ваша и к ее сестре? Отчего вы не допускаете мысль, что я прихожу для нее?
— Если так — то женитесь на ней.
Вот как сделалось дело.
Ценою этого самопожертвования удавалось спасти репутацию любимой женщины.
Тетя рассказывает, будто Дантес стрелял первым и ранил Пушкина, который упал, но затем поднялся со словами: бой не кончен, стойте, милостивый государь, смирно! выпустил заряд. Дантес, раненный в плечо, в свою очередь падает. Пушкин спрашивает «убит?». Секундант противника отвечает: «Нет».
— Жаль, — произносит Пушкин и лишается чувств — его рана смертельна.
Возможно ли, имея простреленные внутренности, найти в себе достаточно силы, чтобы стрелять?
Бал…ин, очевидно, прав, говоря, что все женщины отдают предпочтение бездельникам: Дантес мне симпатичнее Пушкина…
Секундантом Дантеса был молодой человек из французского посольства — это также говорит в его пользу: он не хотел компрометировать кого-либо из товарищей по полку.
Государь послал сказать Пушкину — чтобы он умер, как подобает доброму христианину.
Матушка послала камердинера узнать, жив ли А. С. Пушкин.
У Су…невых говорили о Пушкинской истории. Сам С. вполне порядочный человек, но служит в полку, соперничающем с кавалергардским, а потому естественно было бы слышать от него что-либо, говорящее не в пользу Дантеса — слабость, свойственная честнейшим людям: соперники всегда обладают недостатками…
— Несомненно Дантесу, увлеченному до безумия г-жою Пушкиной, не следовало жениться на ее сестре, но раз он это сделал, нельзя не сказать, — говорит Су…ев, — что этим он думал спасти репутацию той, которую любил. Поступок необдуманный, но являющий признаки высокой души, особенно после того, как всем было говорено о решимости ехать во Францию, с целью положить конец оскорбительным толкам и клевете, распространенным в обществе насчет г-жи Пушкиной. На этих днях Дантес получил от ее мужа письмо, полное самых оскорбительных выражений. Не оставалось ничего другого, как требовать удовлетворения, или, по меньшей мере, объяснений. Пушкин принял вызов. Дантес стрелял первым и ранил противника, который упал. Тогда секундант Дантеса спросил: «не пора ли кончить?»
— Нет! — отвечал раненый и, минуту спустя, потребовал оружие, крикнув Дантесу «стойте хорошенько!»
Выстрел был неудачен. Молодой француз, секундант Дантеса, повторил — «теперь кончено!»
— Нет, — сказал Пушкин, и, потребовав, чтобы его поддержали, прицелился снова и ранил Дантеса в руку, после чего тот, в свою очередь, упал.
Пушкин, улыбаясь, спросил: «он умер?»
— Нет! — ответил француз.
— Жаль! — проговорил Пушкин.
Как только Дантес оправится, он с женою уедет за границу. Вот его собственные слова: «Уеду, и ее увезу с собою». Он говорит всем, кто хочет его слушать, что женился, дабы спасти честь сестры жены от оскорбительной клеветы, но теперь считает своим долгом заняться несчастною жертвою, ставшею его женою.
Пусть говорят после этого, что в действиях его сказывается нечто возвышенное, а у его противника заключается нечто грубое, дьявольское.
По крайней мере он не изменил своей любви и испытанной храбрости — эти горячие головы нашего столетия — французские головы!