— Что ты знаешь о трансплантации органов? — спросил он.
— Очень мало.
— Что ж, органам не нравится быть вне своих первоначальных владельцев. Они восстают против новых тел: либо они убивают тело, либо тело убивает их. Вы можете хирургически пересадить новый орган без особых проблем — поддерживать его в живом состоянии — это совсем другое дело. Доктор Санто открыл способ поддерживать их жизнь, но для этого ему нужен был -
— Целитель сердца, — догадалась Нхика.
Выражение лица Кочина стало жестким, мускул на его челюсти напрягся. — Я читал его статьи как священные писания. Я понимал, что произойдет с этими пациентами, если я не использую свой дар. Думаю, он с самого начала догадался, кто я. Он отвел меня в послеоперационное отделение и показал всех своих умирающих пациентов после трансплантации.
— И ты сказал ему, что ты целитель сердца?
Кочин фыркнул. — Идиот, я исцелил человека прямо на его глазах. Успокоил те сигналы, которые атаковали новый орган, ровно настолько, чтобы он восстановился. Я надеялся, что он увидит, как медицина и целительство сердца могут работать вместе на благо. Сначала он заставил меня почувствовать себя равным, как будто мое целительство было так же законно, как и его медицина.
— Что изменилось?
— Ничего не изменилось. Маска просто слетела. Я понял, что он никогда не собирался легитимизировать целительство сердца — он просто хотел использовать его для себя. Сначала это было его способом держать меня — если бы я ушел, пациенты бы умерли, потому что их пересаженные органы не могли выжить без целительства сердца. Это никогда не заканчивалось, потому что всегда был еще один пациент, которому нужно было помочь, еще один орган для пересадки — и как-то он убедил меня, что если у меня есть дар целительства сердца и я откажусь его использовать, смерть его пациентов будет на моей совести. Он говорил, что дает мне возможность; оглядываясь назад, я вижу, что он просто пытался использовать меня.
— Настал момент, может быть, год назад, когда я больше не мог это выносить. Я пытался сбежать из города. Он разработал новую линию препаратов, чтобы выполнять работу моего целительства сердца, и я подумал, что он сделал это, чтобы заменить меня. Поэтому я ушел, думая, что он отпустит меня. Вместо этого он нашел что-то, чтобы затащить меня обратно.
— Твою мать, — тихо сказала она.
— Мою мать, — эхом повторил Кочин. — Видишь ли, для доктора Санто дело не в проекте, не в инновациях, не в медицинских чудесах. Он хочет целительство сердца само по себе. Он хочет контролировать его. И он контролировал. Как бы доктор Санто ни хотел, чтобы я использовал его, я делал это. Он просит меня исцелить пациентов после трансплантации — я делаю. Он просит меня сохранять тела для их органов — я делаю. Он просит меня убить человека, и… — Он повернулся к ней, и она увидела муки в его глазах. — И я делаю это.
— Мне жаль, Кочин. — Слова казались бессмысленными, поэтому она придвинулась к нему поближе.
— Раньше я так гордился своим даром, будучи единственным из трех сыновей, кто унаследовал его, — сказал он. — А теперь? Он вызывает у меня только отвращение.
С яростью, с которой он произнес последние слова, Нхика почувствовала, как слезы жгут ей глаза. Она не могла представить себе худшую судьбу, чем ненавидеть свое собственное целительство сердца, видеть, как его похищают, злоупотребляют им и запятнают. Даже если она никогда не могла использовать его так, как ее бабушка, по крайней мере, она всегда использовала его на своих условиях. Теперь, как никогда, она понимала, почему он пытался оттолкнуть ее. Если бы их роли поменялись, она, возможно, поступила бы так же.
В тишине она пыталась найти подходящие слова, но все они уже были сказаны. Это не имело значения; ее слова никогда не могли утешить, но, возможно, целительство могло. Если бы она научила его видеть целительство сердца так, как видела его она, смог бы он снова полюбить его?
С опаской она пододвинула свои пальцы ближе. Он не отстранился, даже когда ее рука накрыла его. Еще ближе, она взяла его ладонь в свою, переплела их пальцы. Его руки, обнаженные, были теплыми и мягкими, где ее были сухими и шершавыми, но он все равно позволил их пальцам переплестись. Страх, горе, гнев — это не те вещи, которые можно унять, но между двумя целителями сердца, последними из своего рода, возможно, достаточно просто переплетаться энергией.
— Какую школу целительства сердца практиковала твоя семья? — мягко спросила она.